Читать «Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (6")» онлайн - страница 191

Переняла Москва и весьма неприятный атрибут ордынского абсолютизма – традицию унижения подданных перед монархом. В Орде обычай самоуничижения (простирание ниц, словесная декларация своей ничтожности и рабского подчинения) исполнял функцию сакрального ритуала. Первым Рюриковичам, являвшимся в ханскую ставку, исполнение этого церемониала давалось нелегко, некоторые даже поплатились жизнью за строптивость. Однако со временем русские великие князья привыкли к ордынским обыкновениям, оценили их полезность и стали насаждать те же правила у себя дома. «Князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными Властелинами», – пишет Карамзин.

Монгольским наследием, по-видимому, является и присущая нашей политической культуре сакрализация государства как некоей сверхценности, высшей идеи.

В свое время русских поразила новая для них концепция Великой Державы, так убедительно реализованная Чингисханом и его ближайшими потомками. В этой идеальной державе, превосходно организованной и дисциплинированной, все жители подчинены единой воле, а общество в целом представляет собой некую жесткую пирамиду, поднимающуюся к одной вершине.

Домонгольская Русь даже в период сильной великокняжеской власти не жила по приниципу административной вертикали. Монарх должен был считаться с волей аристократии и вечевой демократией городов. По сравнению с государством Чингисхана, это была гораздо более свободная система, и, как правители ни пытались взять ее под свой контроль, у них ничего не получалось. Помогло монгольское завоевание. «Совершилось при Моголах легко и тихо чего не сделал ни Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III в Владимире и везде, кроме Новагорода и Пскова, умолк Вечевой колокол, глас вышнего народного законодательства, столь часто мятежный, но любезный потомству Славянороссов», – сожалеет по этому поводу императорский историограф Карамзин, забыв, что целью его сочинения вообще-то являлось прославление благ самодержавия.

Во «втором» русском государстве, по чингисхановскому примеру, все жители будут считаться слугами государства. Каждый, от первого боярина до последнего крестьянина, окажется состоящим на службе и лишится права ее покинуть. Поскольку передвижения народной массы контролировать труднее, чем поведение немногочисленной аристократии, государству придется ввести крепостное право, которое продержится до середины XX века, с перерывом между 1861 и 1920-ми годами, когда оно воскресло в виде колхозной системы.

Всё население поделится на две численно неравные категории: тех, кто платит государству деньги (тягловые люди), и тех, кто получает от государства содержание (служилые люди). Вторые будут находиться – и поныне находятся – в привилегированном положении, но взамен обязаны быть лояльными и исполнительными. При этом, поскольку привилегированное сословие было бесправно перед государем, оно не признавало никаких прав и за нижестоящими. Вот почему в русском крепостничестве было столько жестокости, самодурства и бесчеловечности. В худшие годы крепостного права помещики обращались со своими крестьянами, как с рабами – могли как угодно глумиться, продавать оптом и в розницу, разлучать семьи, а то и замучить провинившегося холопа до смерти.