Читать «Тёмные (сборник)» онлайн - страница 177

Виктория Колыхалова

Мое сипение эхом гуляет по подъезду. Меня вдруг пронзает острое одиночество.

Что могло статься с пожилым сторожем?..

Я безуспешно ломлюсь в офис, а потом спешу выбежать на проспект. Мне нужно к людям. Из-за заклинившего костюма мой рассудок грозит помутиться. К перилам в курилке приделана консервная банка. Крышка закатана на поручень: у нее острая рваная грань. Я мог бы располосовать свой наряд, но мне тут же привиделась вытекающая из-под искусственного меха кровь. Она забила тугой струей, как из прохудившегося мешка, и я отказался от консервы.

…Я убегаю, а четверка античных голов пялится мне вслед.

***

На воздухе полегчало.

Надо остановить кого-нибудь – например, вон тех галдящих подростков, покинувших кинотеатр, – и попросить расстегнуть пуговицы. Представить это как забавное происшествие. Да пускай меня засмеют, пускай тычут пальцами в мое багровое потное лицо на глазах у всех – лишь бы выбраться. Я иду к ребятам, но, видимо, окликаю их слишком тихо – я же осип, – и они меня просто обходят. Может, вон та красотка? Нет, она слишком деловита, чтобы обращать внимание на чудо в перьях…

Я потерянно иду в толпе, устремившейся к метро. Им нет до меня дела. Решившись, я кладу крыло на плечо хмурого мужика, который неторопливо шагает рядом. Он разворачивается и резко толкает меня в грудь, так что я едва не спотыкаюсь о цепи, ограждающие тротуар. Кто-то шикает на меня, кто-то осуждающе качает головой. В сумерках кудахчут невидимые паяцы.

Вентилятор перестает жужжать: батареек всегда хватало на одну смену. В горле пересохло. Вечерняя улица размывается, мутными пузырями набухают фонари и вывески, фары машин. Знакомый город со своими кариатидами, балюстрадами и мостами, с новой отделкой старинных домов постепенно теряет резкость.

Наверно, это слезы. Из-за обиды и внезапной нерешительности, от изоляции, стыда при мысли о том, чтобы клянчить помощь, и от самой нелепости своего положения.

Я вспоминаю сторожа, у которого, быть может, случился сердечный приступ, и решаю: надо искать в толпе пожилых людей. Они милосердны и отзывчивы. Они прощают глупости и готовы помочь. Сразу же вспоминается моя бабушка, уютный домик и сарай с курами, утки и гуси и запах навоза. Да-да, мне нужны старики, и я несусь прочь от метро, подальше от молодых, которые к ночи становятся громче и разнузданнее.

Тупая ноющая боль от жужжания машин, от цоканья каблуков и разноголосицы вечерней толпы проникла под плюш и засела в голове. Я никак не могу протереть глаза, порой спотыкаюсь или толкаю людей. Я извиняюсь так часто, что это превращается в бормотание, тихое, сбивчивое под стать походке. Я так и иду по Невскому, потом сворачиваю на Садовую, добираюсь до Сенной площади и начинаю бродить по ней кругами, шарахаясь от злых мужчин и деловитых женщин. Но стариков нет – ни одного. Их всегда много утром, они любят бежать в поликлиники, стоять в очередях, торговать у метро…

Наконец, я просто ударился клювом о столб, и кулер, отделенный от рта сеткой, стукнул меня по зубам. Наверно, я здорово приложился, потому что окружающие предметы искажаются: они вытягиваются и сужаются, с жуткой плавностью меняют пропорции, словно отражаясь в кривом зеркале. Я сажусь под фонарем, так как это делают голуби, пыжась и клоня голову набок. Содрогаясь от частых, истерических ударов сердца, я смотрю перед собой.