Читать «В поисках Парижа, или Вечное возвращение» онлайн - страница 39

Я с тревогой и восторгом думал, что вот сейчас увижу дом Домье на набережной Анжу. На запреты ходить в одиночку мне было наплевать – не из храбрости, просто из всей нашей группы я единственный как-то знал по-французски и неплохо ориентировался в Париже, стало быть, свита на все время поездки была мне обеспечена. И я шел по вечернему Парижу куда хотел. Мы шагали, наверное, не меньше часа. Никому и в голову не приходило сесть на метро. По улице Фобур-Пуассоньер вышли к Большим бульварам. Компания тряслась над нашими жалкими франками, я же, в романтическом амоке Парижа, не жалел денег на кафе и привез себе в подарок только маленькую шпагу с гербом Парижа – пустую, видимо, туристическую безделушку, которую все равно люблю без памяти и на которую в эту самую минуту смотрю с нежностью и благодарностью (она и сейчас, спустя почти полвека, лежит на моем письменном столе). В первый же вечер мои спутники, не слушая моих предупреждений о том, что чай дорог, от жадности и невежества выпили в кафе именно чаю и истратили втрое более денег, чем я – гордясь собою – на бокал красного.

Сумерки стремительно падали на Париж. Это ведь южный город, и легенды о пепельных, лиловых и прочих долгих сумерках ушли навсегда из моего воображения. Потом-то, и в радости, и в размышлениях, и в пронзительной до слез тоске, я знал, что в Париже день гаснет стремительно, знал, что надо спешить, чтобы поймать эти полчаса меркнущего неба и города. А тогда – не знал.

Сена. По мосту Мари вышли на остров Сен-Луи, свернули налево, на набережную Анжу. Меня знобило. Сочиненная мною почти сказка становилась неизбежной реальностью. И вот он наконец, дом – дом среди домов, о котором я писал в три года назад вышедшем «Домье». Странно было смотреть на то, о чем я писал, ничего этого не видев, словно бы я в самом деле сочинил сказку, к которой выстроили декорации. «Из своих окон Домье видел мутную Сену, на ней – закоптелые дома набережной Селестен, высокие крыши и небо, затуманенное дымом бесчисленных труб», – написано было в моей книжке. Действительно – вот и Сена, в самом деле мутная, и набережная Селестен, только уже нет травы, «весело зеленевшей между булыжниками», как незамысловато писал я, а есть тесно стоящие блестящие разноцветные автомобили; но совершенно реальный болотистый запах Сены, сухих листьев, гудящие от усталости ноги, прохожие – живые, настоящие, все это – не книга, Париж.

Я жадно смаковал напыщенное «я в Париже» – советское ощущение пошлого избранничества и вместе с тем понимание, что я-то все же это заслужил.

Странно, ничто не показалось мне удивительным, не опровергло моих мечтательных и смутных представлений об этой набережной моего героя, просто наполнилось запахами, звуками, цветом – словом, плотью. И дело здесь вовсе не в моей прозорливости и воображении, тем более не в эрудиции. Просто книжное ретушировало реальность, почти подчиняло ее себе – так устроено мое ви́дение мира.