Читать «Дорогие спутники мои» онлайн - страница 39

Голиченков Петр, свет Иванович. 

Он волков стерег, бил без промаха. 

Уложил он их чертову дюжину. 

Да пять штук офицерской сволочи. 

Стали бить по нем вражьи снайперы, 

Но не могут снять Голиченкова. 

Обозлились враги, всполошилися: 

"Видно, там стрелок не один сидит, 

Не иначе, там рота спряталась". 

А Иванович знай постреливает, 

Лютых ворогов да поснимывает. 

Подкатили враги пушку злобную, 

Стали бить прямою наводкою 

По нему одному, свет Ивановичу... 

И упал боец Голиченков Петр, 

Обагряя снег кровью жаркою... 

Только ожил вновь и опять разит. 

Он великий счет себе вырастил: 

Полтораста псов да еще один... 

Честь и слава Петру Голиченкову!

Не знаю, какое впечатление былина произвела на всех читателей, но один из них, кстати сказать, его фамилия стояла под этим поэтическим произведением - Горой Советского Союза В. Пчелинцев, когда мы встречались, нередко приветствовал меня:

— Гой-еси ты, добрый друг наш, журналистикой промышляющий. Ох, уж одарим мы тебя информациею да на всю на газетную полосу...

Но эта история имела и другой, вполне благополучный практический конец. Ватолин уверовал в Рождественского, Щеглова и Левина и добился, что все трое были зачислены в нашу редакцию.

Хранитель огня

Издали танкисты походили на жуков. В черных комбинезонах и ребристых шлемах, они с утра и до поздней ночи возились у своих огромных машин. Нелегкая досталась им доля на неоглядных ленинградских болотах. Дорог мало, и каждая - не только хорошо пристреляна противником, по и унизана бесконечными ожерельями из взрывчатки. Стоило же ступить на метр в сторону - не то что танк, человек порой проваливался в болото по пояс.

Если танкисты походили на жуков, то сами танки, укрытые на стоянках в лесу, белесыми летними ночами казались спящими слонами, забросившими на спину длинные хоботы пушек.

На одной из таких стоянок я и познакомился с гвардии лейтенантом Сергеем Орловым. Безусый и безбородый еще, "в кубанке овсяных волос", смущенный вниманием к себе, он был немногословен, и мое первое интервью с ним не получилось: о себе Орлов ничего интересного не рассказал, а то, что хотел сказать о товарищах, мне было уже известно от комсорга полка. А стихи? Стихи - стихами... Орлов явно не торопился пускать постороннего в область сугубо личную.

Так мы сидели на пеньках, подле дремавшего в укрытии пса, покуривали да отмахивались от назойливых комаров.

Орлову, видимо, было приятно, что его персоной заинтересовались работники армейской газеты. Однако то ли врожденная застенчивость, то ли осторожность помешали нашему разговору. Да и не до бесед было: только что прогремел прощальный залп над могилами однополчан Орлова, триста метров не дошедших до крошечной деревушки Карбусель, название которой тогда мы произносили, как произносят названия первоклассных военных крепостей.

Впоследствии мы сошлись поближе. Я понял, что Орлов вовсе не из числа тех восторженных мальчиков, которые, выйдя невредимыми из первого боя, готовы плясать, петь да разговаривать в рифму. Наша редакция получала сотни подобных писем, любопытных как памятники солдатского настроения, но совсем не представляющих интереса как явления литературы.