Читать «Синие горы на горизонте» онлайн - страница 38

Канал был тихий, прямой и черный, серебристые ветки джидовника свисали в него, и лодка скользила по беззвучной черной воде, точно ладья Харона.

Сын Саадат-апы служил смотрителем на канале, и она переселялась в его семью жить, потому что Мумед Юнусович уже был осужден и отправлен на фронт, в штрафную роту.

Автабачекского сельсовета больше не было. Теперь это был Пахтаабад. На дверях китобханы и сельсовета висел замок. Тот самый, амбарный, который еще при Тамарке украшал мой шкаф с книгами.

Акбара вылечили. И теперь он уже сам совместно с Абуталибом и другими шакалами подхихикивал белому, как недопеченная булка, новому властителю Автабачека. А математик Саид Алиев сладостным голосом пел им изумительные свои песни.

Я теперь работала в поле. Выполнить норму мне так и не удавалось. Но это было и не важно, потому что хотя дед Юсуф и починил тандыры и что-то в них пек, но все это куда-то девалось и хлеба не выдавали уже давно. Но в поле все-таки какую-то баланду варили, а по ночам, прежде чем лечь, я шастала по чужим огородам и садам, и папа ни разу не спросил меня, откуда я это приношу. Однажды, когда шел дождь и я поэтому была дома, он попросил меня отнести Каюмову в школу листок с отчетом. В школе сейчас ничего не делалось, кроме отчетов. Я пошла. По рассеянности я забыла постучаться к директору и, войдя, увидела между окном и тумбой стола гору лепешек. Часть из них, та, которая была снизу и ближе к моим ногам, была уже заплесневелая. Каюмов вспыхнул. Я повернулась и вышла из кабинета. Он вышел следом за мной.

«Чего тебе?» — спросил он.

Я молча сунула ему бумагу и выскочила вон, чтобы не видеть нашего прекрасного, как юный принц, директора среди груд наворованного им у школьников хлеба.

— Папа, — сказала я вечером, — уедем отсюда. Немцев уже гонят. Поедем домой.

— Во-первых, гонят, но еще не прогнали, — ответил папа. — А во-вторых, на кель шиши мы с тобой уедем? Ты усвой… Ты знаешь, кто мы? Мы — нищие.

Он лежал на диване и курил. Он теперь так почти все время лежал. И даже ничего не читал.

— Мы… кто? — спросила я обалдело.

— То, что ты слышала.

Я похолодела.

— Кто тебе это сказал? Это тебе Каюмов сказал, да?!

— А что, разве он не прав? — усмехнулся папа.

Я стояла и глядела на него, не зная, что ему ответить. И вот тут меня наконец пробрал страх. С самого того утра, как увели Мумеда Юнусовича, и до этой минуты я жила точно зажмурившись, и это мне помогало. Но теперь страх все-таки нашел ко мне дорогу, и я увидела все таким, как оно есть.

Молчаливых сборщиц в очереди к нагло оглядывающему нас мордатому весовщику с простреленной левой рукой.

Полные печали глаза беременной Гюльджан, некрасивой, с пятнами на щеках, со страхом глядящей на мужа в те минуты, когда он ее не видит.

И трагические глаза вдрызг пьяного, хохочущего Рашида. Стонущего на ходу великана Мансура с почернелым от голода лицом и опухшими, слоновьими ногами. И его деловитых зеленобровых дочек, пробегающих мимо с таким видом, будто отца уже и не существует больше.

Ловящую ртом воздух, седеющую на глазах Нону над могилкой Вовы, умершего потому, что на эпидстанции не стало хинина.