Читать «Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение» онлайн - страница 219

На формирование Сербской дивизии в Ставке пошли гораздо охотнее. Реальное формирование чехословацкой бригады было отложено из-за споров между либералами и консерваторами, в том числе чешскими. В начале сентября 1916 г. в нее записалось свыше 8 тыс. добровольцев²⁴. Не все хотели присягать России, что было условием русской стороны, поставившей во главе бригады русского генерал-майора Ярослава Вячеславовича Червинку, чеха по происхождению. Он принимал участие в битве при Садовой и в качестве добровольца в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Червинка родился в 1848 г., почти 40 лет прожил в России, командовал пограничной бригадой на границе с Австро-Венгрией и в 1908 г. ушел в отставку. В 1914 г. он вернулся в армию, в которую добровольцами пошли и его сыновья. Старый генерал был абсолютно предан ей и пользовался доверием со стороны русского командования²⁵. «Наш народ считал его (Алексеева. – А. О.) своим лучшим другом, – вспоминал Т. Масарик. – Он был им; но он не мог освободиться от своих устаревших русских взглядов»²⁶. В результате бригада была создана только к лету 1917 г.

18 июля 1916 г. проект Сазонова по Польше был готов и даже получил первичное одобрение императора, но 7 (20) июля в Ставку прибыла императрица, и Николай II изменил свое решение. Александра Федоровна в этом вопросе твердо придерживалась жесткой позиции: она считала, что уступки Польше заставят императорское правительство пойти на соответственные меры в Курляндии и в других окраинных областях. Позиция императора легко объяснима. Если Польша становится полу-независимой, а в условиях значительного ослабления России в результате войны это означало по сути независимость, о которой практически уже открыто говорилось, то что же было бы наградой собственно России за огромные потери в войне? В любом случае неизбежной становилась потеря части довоенной территории империи, чего так хотел избежать Николай II. Это тем более объяснимо, если мы вспомним нерешенность проблемы Проливов и Константинополя.

Война, которую вела Россия, не могла безболезненно окончиться для страны при таких обстоятельствах. Россия, вступившая в войну без определенной политической программы (в отличие от ее союзников, обладавших таковыми, как например, Эльзас-Лотарингия, германские колонии)²⁷, не могла обеспечить эту программу в Европе при реализации польского проекта. В тот же день, когда императрица приехала в Могилев, Генбери-Вилльямс отметил в своем дневнике, что появились слухи о грядущей отставке Сазонова из-за его позиции в польском вопросе²⁸. Через генерала к императору с личным письмом обратился британский посол. Положение Бьюкенена было непростым, и он прекрасно понимал риск, на который идет (впрочем, позже его действия получили одобрение Лондона). Ссылаясь на те же слухи, что и Вилльямс, он лично просил императора задуматься о последствиях ухода Сазонова, столь знакомого дипломатам Антанты, на ход межсоюзнических переговоров. Письмо осталось без ответа²⁹.