Читать «Рассказы о двадцатом годе (сборник)» онлайн - страница 19

Кончик нафабренного усика циферблата отнёс на стоянку Дафниса и переполз кверху: Дафнис остался стоять. Он был, как сторож на стройке, он никуда не спешил, он мог изучать прохожих — в его ящичке через плечо, под стеклом лежал десяток поддельных камей и гребней под черепаху. Поплавок его счастья то и дело нырял: но рыбёшка была мелкая, любопытная, как следует не заглатывавшая, — она теребила наживку и легко срывалась: это был ведь не усовершенствованный аквариум, а всего дикое озерцо без прав и без номера. Его могла легко расплескать горчичная гимнастерка, уже с методичностью лондонского бобби размыкавшая красной дубинкой цепь экипажей, вздыбляющая под уздцы вспененную морду мотоциклета, привыкшего к необузданным странствиям и теперь рычащего глухо, как прирученный зверь.

Он был без прав и без номера, и даже без Хлои, Дафнис — на перекрестке двух улиц, в сандалиях, с одним ящичком поддельных камей и классической генеалогией: помощник аптекарского ученика Давид Бехман, место рождения — Херсон, воинская категория — музыкант. Да, он был музыкантом, он усердно играл на валторне, когда стало нужно играть, он был десятником на землемерных работах, когда нужно было мерить, он был агентом по закупке скота и фуража, когда нужно было закупать, он был инструктором народного образования, когда было нужно учить… Он был за три года музыкантом и инженером, педагогом и зубным техником, коммерческим агентом и актёром, — он прошёл за три года весь путь, который проходит американец за целую жизнь, чтобы стать миллиардером или на худой конец директором ойл-треста, — но он не стал директором треста, и не стал миллиардером, — он был всего на всего русский Дафнис на перекрёстке двух улиц, с ящиком, в котором лежали гребешки и камеи, — у него не было крова и крыши, но пока было лето, и летние дожди были теплы и мягко дымились на сером свежем асфальте, и он не привык за три года езды на крышах теплушек задумываться о крове и о судьбе дольше, чем за одну неделю вперёд, — мало ли что ещё могло с ним случиться до северных вьюг и снегов, — судьба ведь не больше, как лёгонький шарик, пущенный ловкой рукой из желобка в желобок. И разве мог знать он здесь, на берегу асфальтовых горячих потоков, что всего лишь за площадью, за разливом, мощённым свежим торцом, в ста тридцати шагах от него стоит Хлоя, которой надлежит разделить его странствия…

У Хлои тоже не было прав, и не было тонкорунных овец, — она лишь могла торговать в развеску духами, напуская из пипетки в флакончик ароматные изумрудные капли, растереть между пальцев которые — и запах вечности, беспокойных скитаний, горьких и очаровательных встреч будет следовать по асфальту, меж камней, меж сделок на бирже, меж стука бухгалтерских счётов, — она была тоже в сандалиях на босу смуглую ногу, обожжена солнцем до черноты, она превосходно обуглилась здесь меж торца и камней.