Читать «Равельштейн» онлайн - страница 129

Я же до сих пор толкал ходунки по извилистым коридорам, твердо вознамерившись научиться ходить самостоятельно. В ду ше меня держали и мыли добрые санитарки, которые всякого навидались на службе, – мое страшное тело их не пугало.

Я предполагал, что мой невролог и ангел-хранитель не понаслышке знаком со случаями вроде моего и четко понимает, что мне «светит». Если позволить атрофироваться мелким мышцам, руки и ноги усохнут, и я не смогу держать равновесие. Что ж, вполне себе вариант – вы не представляете, как надоедает часами месить пластилин и складывать пазлы только затем, чтобы при очередном осмотре своего тела увидеть все те же длинные дряблые складки кожи на внутренней стороне иссохших рук.

Только сейчас я понимаю, сколько такта было в поведении доктора Бакста. Он отлично знал: без прописанных им упражнений я попросту развалюсь на куски. Хотя я ненавидел эти упражнения, позволить себе развалиться я не мог. Более того, я должен был выздороветь ради Розамунды. Да, мне очень хотелось все бросить, но не зря же она столько билась за мою жизнь. Мой отказ бороться стал бы плевком ей в душу. И, в конце концов, чтобы жить дальше, мне надлежало стать прежним, уметь самостоятельно делать все то, из чего раньше состояла моя жизнь.

Доктор Бакст был первоклассным диагностом, однако остальные врачи поставили его диагноз под вопрос. Сигуатера – тропическое заболевание. Токсин переносится рифовыми рыбами – «piscavores», как называл их доктор Бакст. Никакая термическая обработка не могла уничтожить яд из недожаренного луциана, которым меня потчевал месье Бедье, брюзгливый хозяин самого французского из французских заведений на Сен-Мартене. Он приехал в тропики, чтобы заработать денег на учебу своим маленьким дочерям – нынче девушкам нужно не dot, а образование. (Равельштейн, который является мне всегда, стоит вспомнить этих людей и связанные с ними истории, предпочел бы приданому французское «dot».) Бедье играл роль настоящего француза – и считал, что больше он ничем своим посетителям не обязан. Они сами идут на риск, поедая piscavores коралловых рифов, а его дело – без лишних рисков вложить заработанные деньги. Ни Бедье, ни врач, к которому я ходил на Сен-Мартене, не отвечали на запросы из Бостона.

Итак, диагноз доктора Бакста – сигуатера, – был поставлен под вопрос остальными врачами больницы. Выходит, он преследовал и личные интересы: хотел доказать свою правоту. Он таскал меня по всей больнице, делая всевозможные КТ, МРТ и прочие экзотические исследования, где на человека обрушиваются все силы природы. Часто я не мог разобраться, какие мотивы им двигали – профессиональные или личные. Но факт остается в том, что он знал: его ежедневные визиты мне необходимы, от них зависит мое выздоровление.

В очередной такой раздробленный и безнадежный день мне пришло в голову, что я могу запросто превратиться в коварного пациента-вампира, питающегося силами и вниманием врачей. Больной ведь прекрасно видит, что врач вынужден разрываться между пациентами, однако испытывает острую необходимость обойти своих умирающих соперников. Врачу, естественно, надо как-то защищаться от монополистических замашек – или инстинктов, если хотите, – людей, зацикленных на собственном выздоровлении и испытывающих глубокую и специфическую жажду, свойственную лишь тем, кто решил не умирать.