Читать «Царство. 1955–1957» онлайн - страница 137

Оратор облизнул губы, говорить было трудно.

— Я всегда стоял, а сейчас тем более стою за правдивость, абсолютную правдивость перед партией и всем народом. В правдивости заключается неисчерпаемый источник силы партии, только так можно завоевать доверие людей!

Мы безоговорочно верили в версии, которые создал товарищ Сталин, что в собственной стране мы окружены «врагами народа» и надо с ними непримиримо бороться. Сталин говорил: «Чем ближе мы будем к социализму, тем больше будет врагов». Многие годы, по его мнению, мы находились на позициях обострения классовой борьбы, где рабочие и крестьяне воевали с кулаками, богатеями, эксплуататорами, это впоследствии было теоретически обосновано. Многие годы наша страна, выискивая скрытых врагов, на самом деле воевала с собственным народом, — вымолвил Хрущев. — И врагов, как известно, обнаруживалось много, везде скрывались враги. Ловили их повсюду и рапортовали об успехах бдительных органов, и снова ловили, и снова рапортовали, неописуемая истерия случилась по поиску этих самых врагов народа. Несколько месяцев назад Президиум Центрального Комитета создал комиссию, которой поручил исследовать обстоятельства арестов и казней многих известных людей, разобраться в том, что же было на самом деле. За несколько недель до Съезда комиссия представила в Президиум отчет, а вчера, мы пришли к мнению, что надо обязательно поделиться выводами комиссии с делегатами.

Я не буду говорить по бумажке, тут не до бумажки, дорогие товарищи, я постараюсь своими словами пересказать, — повысил голос Хрущев. — Но сначала, позвольте привести выдержку из письма Бухарина, обращенного к Сталину. Помните Николая Ивановича Бухарина, любимца партии, умницу, соратника Ленина, по его книгам старшее поколение коммунистов изучало основы марксизма-ленинизма, человека, который многие годы стоял на вершине власти? Его приговорили к расстрелу за так называемый левый уклон, за то, что он отошел от линии партии. За несколько дней до расстрела Николай Иванович написал Сталину из тюремной камеры.

Никита Сергеевич все-таки надел очки и обратился к бумаге.

— «Дорогой, милый мой Коба! — Коба, так близкие обращались к Сталину, — пояснил Хрущев. — Милый мой, любимый мой человек! Я стою на пороге смерти. Закрываю глаза в этой страшной камере и понимаю, что уже не живу, что уже нет меня на белом свете. За что? Чем я виноват? Что я сделал? Ты говорил мне писать — я писал, ты говорил мне молчать — я молчал. Что же случилось, почему теперь я здесь, один, очутившийся на краю обрыва, и ждет меня неминуемая гибель?! Спаси меня, Коба! Один ты сможешь спасти, ты-то знаешь, что я невиновен! Я готов к смерти, я прошу смерти, я не боюсь ее — я уже ничего не боюсь, тюрьма и боль от полученных истязаний научили меня не бояться, но, все равно, я люблю тебя, даже здесь, в сырой, тусклой, зловонной темнице, я люблю тебя и буду любить, чтобы не произошло! И даже если завтра меня убьют, продырявят немилосердными пулями, я унесу в могилу эту любовь к тебе, дорогой мой, самый славный мой друг! Но если все же, милый мой, любимый мой человек, ты найдешь возможность спасти меня, пощадить, отправишь куда-то совсем далеко, на край света, где бы меня никто не увидел и где бы я мог помогать тебе, я был бы так благодарен, так счастлив! Помоги мне, Коба, не бросай меня! Я знаю, ты хороший, ты сможешь!»