Читать «Венгрия за границами Венгрии» онлайн - страница 49

Abidaga je otišao jog jednom do potaje gde mu je javljeno da je sve spremno: tu je ležao hrastov kolac, dugačak blizu četiri aršina, kako treba zašiljen, na vrhu pokovan gvoždjem i sasvim tanak i oštar, a ceo namazan dobro lojem (здесь лежал очень тонкий дубовый кол около четырех аршин длины, хорошо заостренный, окованный сверху железом и густо смазанный салом).

Tamo na skelama bili su prikovani direci medju koje će se kolac uglaviti i ukovati, drven malj za nabijanje, konopci i sve ostalo.

Stoga je svima izgledao i suviše jadan i neugledan za delo zbog kojeg ga vode na gubilište.

Samo je beli dugački kolac davao svemu neku jezivu veličinu i privlačio sve poglede na sebe. (Только белый длинный дубовый кол придавал всему какой-то зловещий характер и притягивал к себе взгляды собравшихся).

Далее у Андрича шло описание казни:

Cigani pridjoše i vezaše mu prvo ruke na ledja, a potom za svaku nogu, oko članaka, po jedan konopac. Zategnuše svaki svoju stranu i široko mu raskrečiše noge. Za to vreme Merdžan je položio kolac na dva kratka obla drveta tako da mu je vrh došao seljaku medju noge. Zatim izvadi iza pojasa kratak, širok nož, kleknu pored ispruženog osudjenika i nagnu se nad njim da mu raseče sukno od čakšira medju nogama i da proširi otvor kroz koji ce kolac ući u telo.

(Тем временем Мерджан положил кол на два коротких обрубка, так чтобы острие его пришлось между ног Радислава, вооружился коротким широким ножом и присел на корточки рядом с ним. Он вмиг разрезал ему штаны и расширил задний проход, куда должен был войти кол).

Taj najstrasniji deo krvnikova posla bio je, srećom, za gledaoca nevidljiv.

Izmedju dva udarca stao bi malo i posmatrao prvo telo u koje zabije kolac… Telo raskrečenog seljaka grčilo se samo od sebe; kod svakog udarca malja kičma mu se savijala i grbila, ali su ga konopci zatezali ispravljali. Najbliži su mogli čuti kako čovek udara čelom о dasku i pored toga jedan drugi neobični zvuk, ali to 347nije bio ni jauk ni vapaj ni ropac, ni ma koji ljudski glas, nego je celo to rastegnuto i mučeno telo širilo od sebe neku škripu i grohot, kao plot koji gaze drvo koje lome. (После каждого удара он делал короткую паузу, проверяя положение тела и напоминая своим помощникам, чтобы они тянули за веревки медленно и равномерно. Тело крестьянина судорожно корчилось; при каждом ударе молота спина выгибалась и горбилась, но веревки растягивали и выпрямляли тело… Тем же, кто стоял ближе, было слышно, как казнимый ударяется лбом о доску. И еще слышался не то плач, не то вопль, что-то не похожее ни на предсмертный хрип, ни на иной звук человеческого голоса. Тело, растянутое и истерзанное, издавало какой-то скрип и треск, точно топтали ногами плетень или ломали дерево).

Впрочем, отличная память Розы мало кого волновала. Томо, который тоже наизусть знал эти страницы романа, пошел чесать языком, и о бормочущей Розе мы вспоминали, если фантазия заносила Томо слишком далеко, а, может, он представлял свою трактовку, свое видение. Как и Йонатан, который рассказывал об Андриче, опираясь на новое, дополненное издание Караулаца, друга Данило Киша. (Караулац был последним из могикан белградской интеллигенции, испытывавшей влияние сербского сюрреализма. В молодости Оливер написал рецензию на его первый роман «Кожа». Серьезное признание пришло к Караулацу после выхода книги «Раннее творчество Андрича», недавно вышло новое, дополненное издание — Йонатан только что начал экранизацию). Он был одним из самых тонких, деликатных и ранимых интеллигентов, которых я знаю, он страдал легкой формой туберкулеза и после покушения в Сараево попал в тюрьму, где все время читал «Или-или» и после освобождения стал жить отшельником, обратился к эпическому жанру, потом был первоклассным дипломатом в Мадриде, Риме, Берлине, во время бомбардировок Белграда создал, не выходя из квартиры, три великих романа на языке столь мягком и тонком, что можно, как кожей косули, протирать дорогие очки.