Читать «Царский угодник. Распутин» онлайн - страница 4

   — Ну и крепок же, зар-раза! — воскликнул путник, подхватил котомку с сапогами одной рукой и рысью понёсся по деревенской улице, провожаемый ленивым тявканьем почти спёкшихся в летнем зное дворняг да кудахтаньем потревоженных кур.

Перешёл на шаг он минут через десять, когда деревня осталась далеко позади.

Через час он решил сделать привал. Остановился и долго сидел в тени куста, слушая песню соловья. Тот пел изобретательно, громко, без перерыва, так сладко пел, что душа у путника была готова выскочить наружу.

Он восхищённо покачал головой и, не сдержавшись, прошептал:

   — Мерзавец! Вот мерзавец, а!

Соловей облюбовал себе место в душной зелёной низинке, в густом сочном кусте, вокруг которого, несмотря на жару, поблескивала вода; от воды той тянуло травяной прелью, клюквенной кислятиной, чем-то застойным, острым, и человек восхитился ещё раз — сметлива была птица: кругом вода, к гнезду никак не подобраться, ни кошка, ни белка сырину не одолеют, увязнут в топи, да и не только они, всякий зверёк увязнет и повернёт обратно, если только его не засосёт болотная прорва; до гнезда, правда, может дотянуться жадная хищная птица, какая-нибудь дура ворона с широко раззявленной пастью, но и ей вряд ли удастся поживиться... Соловей прилепил своё гнездо к гибкой длинной ветке, на которой никакая ворона не удержится, — жирное тело непременно соскользнёт вниз, а ветка выпрямится, да и сквозь густоту листьев вороне будет очень трудно пробраться...

   — Во молодец птаха! — восхитился путник. — Не гляди, что мозгов мало и голова всего с напёрсток — вон всё как дельно продумала!

Он решил задержаться в полюбившемся ему месте, в ржавой лужице ополоснул ноги, потом руки и лицо — человек этот особой брезгливостью не отличался, — достал из котомки, которой чуть было не лишился, два чёрных жёстких сухаря, бутылку из-под «Смирновской» водки, заткнутую кукурузной кочерыжкой, — в бутылку была налита колодезная вода, пить из луж путник опасался, боясь подцепить какую-нибудь гадость, — и приступил к трапезе.

Зубы у него были слабые, а сухари — прочные, как железо, только зубилом их и брать, поэтому путник здорово с ними мучился, но есть-то надо было, поэтому он поступал с сухарями изобретательно: отпивал из бутылки немного воды, задерживал её во рту, потом совал в рот сухарь, ждал, когда тот немного размокнет, и лишь потом отгрызал от него кусочек, перетирал зубами и гулко проглатывал.

Лицо у путника при этом было напряжённым, словно он выполнял тяжёлую работу, по щекам тёк пот.

А соловей не унимался, продолжал петь, яриться, вызывал слёзы умиления. Путник потрясённо вытягивал голову, замирал, тихо пришёптывал, словно пытался подсобить птице или угадать следующее песенное коленце, оставляющее в душе чувство восторга, сладкое щемление, что-то очень радостное, затем немо мычал, словно ребёнок, — он был готов слушать соловья до самого вечера.

Но соловей умолк через полчаса, и путник разом преобразился, построжел лицом, принял озабоченный вид, быстро задёрнул бечёвку на горловине котомки, связал сидор с сапогами и двинулся дальше.