Читать «Современная французская новелла» онлайн - страница 220

Что делать? После того как на целую неделю зарядили дожди и целую неделю без передышки меня призывало к реальности звяканье о дно моих эмалированных раковин, после того как я собрал урожай в 17 575 франков монетами достоинством в десять или двадцать сантимов и отчасти прояснил свои собственные мысли и чувства, я понял, что не могу, окончательно не могу обходиться без Лотиньяка и без некоторых лотиньякцев, так же как не могу поступить недобросовестно. Вот тогда я тоже приоделся и отправился к Мелани.

По моему виду Мелани сразу смекнула, что пришел я не ради ее пряников, и провела меня в свой «салон».

Ой-ой-ой! Я явился, еще не приняв окончательного решения и полный той доброй, но бездейственной воли, что неизбежно ведет к катастрофам, и салон Мелани отрезвил меня, окончательно доконал!

Вы сами знаете, что такое отсталые провинциальные нравы и те «отсталые», что не успели еще привыкнуть обращаться с тем, к чему у них нет привычки. «Салон» в Лотиньяке, ну посудите сами, кому нужен в Лотиньяке салон? Но не в том было дело. Салон Мелани так же, как и моя хижина, выходил окнами в сад. Если угодно, выходил даже четырьмя застекленными дверьми. На потертых креслах никаких чехлов. Ни салфеточек на столиках, ни одной из тех гнусных статуэток, которые как бы служат своего рода вехами брачной жизни или ее летосчислением. Стены голые, мебель — под стать. По обе стороны большого камина — два глубоких кресла, протертых до дыр, но обюссоновская обивка до сих пор прелестна, и всюду цветы, зеленые растения, деревца в каждом углу вдоль всех стен, посреди салона, на коврах — словом, повсюду… неожиданно для себя я обнаружил, что все эти огромные жардиньерки, откуда свисали плети плюща, пелларгоний, жимолости, лапчатки, — не что иное, как гробы. Дорогое дерево, серебряные ручки. Я не мог с места сдвинуться, хотя, откровенно говоря, очень хотелось подняться и разглядеть их поближе. Да ведь это же…

— Неужели вы думаете, что после смерти Феликса я все распродала? Похоронных дел мастера — народ мрачный, мсье Виктор, ох какой мрачный. Феликс мне вечно твердил, что я, мол, Мелани, только о похоронах думаю, и вдруг, бац, сделал мне ребенка! И если мои сыновья такими проходимцами получились, то это все из-за них, из-за этих гробов проклятых, которыми весь дом был битком набит, даже уборные в саду, потому как, говорят, лак быстрее сохнет, когда изо всех щелей дует! А так как мой Феликс обслуживал Карсес, Монфор и даже Бриньоль, очень хороший мастер он был, приходилось делать гробы с запасом — и пошикарнее, и попроще, и для богатых, и для всех остальных. Ух, эти доски чертовы, из-за них негде было повернуться. Представьте себе, дружок, двадцать два года у меня заместо ночного столика стоял гроб розового дерева, это Матуасье поспешили заказать его для малютки. А малютка этот дожил до семидесяти лет и все еще по бабам бегает! Двадцать два года! Я до того со своими ребятами намучилась, что даже Феликса из спальни прогнала на целых две недели. Вы скажете, раньше надо было думать… только очень уж он мне нравился, нравилось, как он о смерти думает, да и детей рожать я не боялась.