Читать «Наш старый добрый двор» онлайн - страница 45

Михель выплевывал в ладонь гвоздики.

— Ты турак, — говорил он сердито. — Ты много пиль вина и потому палтаешь глюпость.

— Э, Михо! Поэт должен пить вино, тогда в его сердце приходит огонь.

— Оконь! На твой оконь я свой кофе не сварю. Хо-хо-хо!

— Эх, Михель! Ты мою душу не понимаешь!

Но Михель снова зажимал в губах острые гвоздики и молча принимался стучать по подметке.

Все вроде бы идет по-прежнему во дворе с тремя старыми акациями. Вроде бы так…

По утрам старик Туманов кричит вслед сыну:

— Никсик, ты не забыл на столе свои чертежи?

— Нет, все цертезы со мной, успокойся.

— А завтрак, завтрак взял?

— Ну а как зе? Сто з я, без завтрака буду, сто ли?

Шурша суконными шлепанцами, Туманов ходит по террасе и доверительно сообщает соседям:

— Никсик как почти кандидат наук разрабатывает оборонную тему особой важности. Нам скоро установят телефон, чтобы можно было звонить прямо в Москву. Вы знаете, ему тоже дали литерные карточки и талоны в закрытую столовую: он очень ценный специалист. Ему бы еще жениться…

И только когда на террасе показывался летчик, Туманов переставал расхваливать Никса и уходил на кухню мыть под краном оставшиеся со вчерашнего дня грязные тарелки.

В комнате летчика пахнет крепким табаком. Летчик теперь больше один — Алик после школы спешит в аэроклуб и домой возвращается поздно вечером, усталый и голодный. Он стаскивает с головы запыленный кожаный шлем, говорит улыбаясь:

— Инструктор обещал к концу месяца разрешить первый прыжок. Высота — тысяча метров. Здорово?

— Здорово, — соглашается летчик. — Кушать хочешь, прыгун?

— Еще как!

— Разогревай. Сегодня у нас обед отменный, с тарелкой срубаешь.

— Сам кухарил?

— Куда мне так. Кетеван Николаевна опять подключилась. Я, говорит, вам сварю такое харчо, какое любил мой сын Гигуша.

— Она старуха ничего. Сколько лет прошло уже, а все вспоминает сына, все говорит о нем.

— Балда ты! — сердится летчик. — Да разве можно забыть сына?

— Но муж-то ее, князь этот самый, удрал же за границу и не вспоминает небось, хоть и отец.

— Для человека, который отрекся от Родины, недолго отречься и от всего остального, без чего не представляют себе жизнь настоящие люди…

Летчик долго набивает табаком папиросные гильзы и курит, курит. Терпкий дым плывет к потолку, облаками стелется по карте с белыми и черными флажками. Все неумолимее их цепочка, все ближе она к темно-коричневой гряде гор, перешагнуть через которую флажкам не суждено. Но об этом еще никому не известно…

Когда летчику становилось совсем уж невмоготу, он открывал ящик письменного стола, доставал деревянную коробочку и, открыв ее, долго смотрел на красное, как кровь, знамя и золотые буквы на нем: «Гвардия».

Этот значок прислали ему однополчане. Вместе с письмом.

«Нашему полку за бои под Москвой присвоено звание гвардейского. На днях вот вручили боевое гвардейское знамя и нагрудные значки. Ты по-прежнему с нами, Паша. По-прежнему поднимаем в небо боевую машину капитана Пинчука. Сейчас доверили это очень хорошему парню, твоему тезке, младшему лейтенанту Павлу Воробьеву, Воробышку, как мы называем его. Задиристый воробышек двух стервятников уже носом в землю ткнул. Вообще в полку все больше молодежь. Из тех, кто летал в финскую, осталось всего трое: ты, Валька Самойлов да я. Остальных нет, Паша. Через тяжеленные бои прошел полк, особенно в зиму сорок первого.