Читать «Цемах Атлас (ешива). Том второй» онлайн - страница 47

Глава 2

В субботу утешения утром из деревни Декшня в Валкеники шли молиться два десятка евреев. На них были залатанные будничные талесы, высокие суконные шапки, поношенные сюртуки и тяжелые сапоги, покрытые серой пылью. Сколько эти деревенские евреи ни подтягивали ремни, брюки все равно сваливались с их худых бедер. Их жидкие сивые бороды были похожи на тощие колоски на декшнинских хлебных полях, полных камней и пересохших комков земли. Их печальные лица морщились от повседневных забот, тоска затемняла их глаза в это светлое утро субботы «Нахаму». Тощая земля, которую русский император Николай I распределил среди их дедов, высасывала костный мозг и у внуков. Сколько они ни трудились на полях, хлеба до нового урожая не хватало, картошки и свеклы тоже не хватало на зиму. Поэтому колонисты валили деревья в лесу и перевозили на тележках большие толстые стволы на картонную фабрику. Они испытывали свое счастье и в разведении пчел для продажи меда. Однако основной доход каждой семье давал душевнобольной квартирант.

Декшнинские пациенты были тихими и погруженными в депрессию. Они происходили из состоятельных семей, вносивших за них ежемесячную плату. Иные находились в Декшне больше трех десятков лет. Если в деревню приезжал чужак, каждый безумец стремился задержать его в каком-нибудь тихом уголке. Один рассказывал ему, как жена и дети хотели его отравить, другой спрашивал, безумен ли еще весь мир. Однако гости в Декшню забредали редко, а на своих квартирных хозяев эти жильцы больше даже не оглядывались. Они улыбались и разговаривали сами с собой, размахивая руками. Вышагивали в задумчивости по длинной деревенской улице, сидели на кучах навоза рядом с конюшнями и стойлами, на ступеньках домов и жутко гримасничали, пока ночь не укрывала их темнотой. С того времени, когда они еще были такими же, как все остальные люди, в затемненной памяти помешанных жил один час, светлый, как полоска неба на горизонте, когда земля и небо уже стали одним слитком тьмы. Понемногу в памяти больных гасло и это единственное светлое пятно. Они ощущали, как в их тело вползает ночь, волосатый мокрый зверь, и издавали вопль страха. Второй крик бывал еще испуганнее и безумнее. В третий раз крик сопровождался скрежетом зубов, и таким кошмарным ломающимся и крошащимся смехом, словно у смеющегося разваливался мозг. Опустошенные воплями, они оставались сидеть, пронизанные насквозь страхом, задыхаясь и дрожа, пока не застывали, заснув. Не раз случалось так, что хозяин находил своего квартиранта утром застывшим навеки, как жук, замерзший ночью. Тогда деревенский еврей оставался стоять столбом, думая о родственниках пациента, которые обрадуются, что не надо больше платить. О своей собственной семье деревенский еврей тоже думал. Он думал о том, что, пока найдет нового квартиранта, ему и его домашним придется настрадаться.