Читать «Философское мировоззрение Гёте» онлайн - страница 133

Перспективы гётевской мысли. Что сказать о них здесь, когда о них-то и шла речь на протяжении всей этой книги! Ведь темой моей (я оговаривал уже это) был Гёте сегодня; многое, о чем сказал я, может быть правильным образом оценено, если будет рассматриваться не с архивной точки зрения, а в призме злободневности. Об архивном Гёте писал бы я несколько иначе, в ином ключе, и если тексту этой книги поставят в упрек чрезмерную идеализацию образа Гёте, который-де представлен здесь без единого пятнышка, то справедливость такого упрека смог бы я принять лишь в том случае, если бы темой моей книги являлся только Гёте, каким он был. Тогда идеализация выглядела бы искусственной и не отвечающей действительности; Гёте, каким он был, ошеломителен и слишком соблазнителен даже в своих «пятнах».

Можно было бы назвать его прожектором, направленным в XX веке и дальше, прожектором, столь мощно ослепительным, что ослепляющим всякого, кто вознамерился бы взглянуть на него ради него самого. Так возникал сонм ревнивейших почитателей Гёте, ослепленных им «защитников» его дела. Но я, как ни странно сказать, касаюсь здесь другого полюса негативного отношения к Гёте, и в слепом восторге к нему вижу я все тот же (но «переодетый»!) контур господина фон Шпауна. Не восторга требует Гёте, а дела; восторг — изнанка ненависти, переключение c минуса на плюс, столь же отрицательного в своей пустоте, как и минус; он обжигает, как кипяток, и, по существу, так же искажает реальность, как и холод ненависти или равнодушия; их единит общий им признак ослепленности. Но прожектор горит не для того, чтобы глядели на него; он освещает другое; понятый так, Гёте не ослепляет, а усиливает зрение, и если в тексте этой книги не говорю я о «пятнах» Гёте, то потому лишь, что в задачи мои нисколько не входило желание оценивать выставку Гёте с точки зрения стабильных цен отдельных ее экспонатов. Иначе говоря, темой книги был не свет Гёте, а в свете Гёте; выискивать «ошибки» Гёте казалось мне занятием бесплодным. Ошибки ошибками; я же стремился взять Гёте в том именно, в чем он безошибочен, и это значит: не в букве его (пусть изумительной), а в духе его (более изумительном), памятуя его же безошибочно неосторожные слова: «Ошибки принадлежат библиотекам, истина же — человеческому духу».

Истина Гёте — живой дух его, действующий и ныне, и действующий даже сильнее и безошибочнее, чем в «век Гёте». Этот дух ведает только один критерий: плодотворность. «Истинное, — сказано у Гёте, — это то, что плодотворно». — «Истина, — говорит он, — не стоит и шести грошей, если она ничего не влечет за собою дальше». Гёте должен оплодотворять, а не повисать на шее культурным бременем; какова бы ни была ценность этого бремени, последним доводом всегда остается то, что под ним пыхтят; Гёте выдержал бы все, кроме пыхтенья, — шалость, игривость, баловство, резвость, озорство мысли милее ему, чем хмурая застегнутость, кичащаяся своей ученостью. Здесь, в осознании этой тональности, уже рассекается завеса, скрывающая перспективы гётевской мысли.