| And, Govinda saw it like this, this smile of the mask, this smile of oneness above the flowing forms, this smile of simultaneousness above the thousand births and deaths, this smile of Siddhartha was precisely the same, was precisely of the same kind as the quiet, delicate, impenetrable, perhaps benevolent, perhaps mocking, wise, thousand-fold smile of Gotama, the Buddha, as he had seen it himself with great respect a hundred times. | И эта улыбка маски, эта улыбка единства над стремительным потоком образований, эта улыбка единовременности над тысячами рождений и смертей, эта улыбка Сиддхартхи была точь-в-точь такая же, как та тихая, тонкая, непроницаемая, не то благосклонная, не то насмешливая, мудрая, имеющая тысячу оттенков, улыбка Гаутамы Будды, которую он, Говинда, сотни раз созерцал с благоговением. |
| Like this, Govinda knew, the perfected ones are smiling. | Так, - сознавал Говинда, - могут улыбаться только Совершенные. |
| Not knowing any more whether time existed, whether the vision had lasted a second or a hundred years, not knowing any more whether there existed a Siddhartha, a Gotama, a me and a you, feeling in his innermost self as if he had been wounded by a divine arrow, the injury of which tasted sweet, being enchanted and dissolved in his innermost self, Govinda still stood for a little while bent over Siddhartha's quiet face, which he had just kissed, which had just been the scene of all manifestations, all transformations, all existence. | Уже не сознавая, существует ли время, продолжалось ли это созерцание один миг или целый век, не зная даже, существует ли действительно Сиддхартха или Гаутама, Я и Ты, словно пронзенный насквозь божественной стрелой, от которой сладка и рана, до глубины души потрясенный и очарованный - Говинда еще с минуту простоял, склонившись над тихим лицом Сиддхартхи, которое он только что поцеловал, которое только что было ареной всевозможных образований, зарождений и существований. Теперь, после того, как под его поверхностью снова сомкнулась глубина множественности, это лицо приняло свое прежнее выражение. Сиддхартха опять улыбался - тихой, чуть заметной, кроткой улыбкой, не то исполненной доброты, не то насмешливой - точь-в-точь, как улыбался он, Возвышенный. |
| The face was unchanged, after under its surface the depth of the thousandfoldness had closed up again, he smiled silently, smiled quietly and softly, perhaps very benevolently, perhaps very mockingly, precisely as he used to smile, the exalted one. | Низко поклонился ему Говинда. Слезы, которых он даже не чувствовал, струились по его старому лицу. Ярким пламенем горело в его сердце чувство глубочайшей любви, смиреннейшего поклонения. |
| Deeply, Govinda bowed; tears he knew nothing of, ran down his old face; like a fire burnt the feeling of the most intimate love, the humblest veneration in his heart. | Низко-низко поклонился он - до самой земли -перед неподвижно сидящим, чья улыбка напомнила ему все, что он когда-либо любил в своей жизни, что когда-либо в его жизни было для него дорого и священно. |
