Читать «Виталий Лазаренко» онлайн - страница 29

Осенью, работая в балагане Великанистова в Елисаветграде, Лазаренко узнал о всероссийской политической стачке. Умолкли заводские гудки, остановились машины, неподвижны поезда на станциях, лежат на почте неотправленные телеграммы и письма, не ходят на занятия гимназисты. Перестал работать и балаган. Не остановился, не успокоился лишь кипучий человеческий разум. Народ показал, что в определенный исторический час он может стать исполинской силой. На митингах, на сходках и собраниях люди твердо требовали свободы, общественных перемен. И царь струхнул. Выкинул в растерянности белый флаг и пообещал в манифесте гражданские свободы. Вскоре, однако, стало ясно, что манифест лишь кость, брошенная толпе, чтобы отвлечь ее от действий, что машина свободы в ближайшее время со скрежетом даст задний ход. Но тогда русские люди верили и бурно, от всей души радовались.

Улица ликовала... Старый клоун Пушкарев витийствовал за кулисами:

— Вы только подумайте: нет цензуры! Не надо больше ходить с тетрадкой в управление утверждать репертуар. Представляете, говори что хочешь!..

Провозглашение свободы развязало языки. С балаганного рауса, с эстрадных подмостков, с цирковой арены зазвучало злободневное сатирическое слово. Даже те, кто всю жизнь пробавлялся пошловатыми шуточками и дуракавалянием, даже они, подогретые общим накалом, были вынуждены потрафлять революционно настроенной публике, и в первую голову тем, кто заполнял галерку,— самый взрывоопасный зритель, из цехов, из депо, с пристаней, от станков и печатных машин. Народ требовал отклика на происходящие события. Это был социальный заказ, «идущий снизу»,—тут уж пошевеливайся! Меткое, попадающее в цель слово могло стать в эти дни спичкой, брошенной в бочку пороха. Лазаренко, рано почувствовавший вкус к сатирическому слову, охотно вставлял в свой репертуар злободневные репризы, хлесткие остроты и даже целые антре, как, например, «Экспонаты музея редкостей». Клоун извлекал из огромного ящика и демонстрировал публике один за другим генеральские погоны, «единственные в своем роде, не запятнанные в народной крови», или, скажем, новенькую жандармскую нагайку... «Замечательна тем, что ни разу не была в употреблении,— комментировал он.— Не верите? Ей-ей! Сам сомневался — но факт!» И так экспонат за экспонатом...

«Читал я также и стихи с рефреном, очень популярным в те годы с легкой руки сатирических журналов»,— вспоминал он в своей статье «В старом цирке»:

«За границей силу пушек

Изучают круглый год

И в своих там не стреляют,

А у нас — наоборот...»

Где же доставал молодой артист такой репертуар? После манифеста 17 октября прилавки газетных киосков запестрели яркими обложками бесцензурных журналов. Юнцу, разумеется, было сложно разобраться в разноголосице политических направлений, да они и не слишком-то занимали его, но сатирические издания со злободневными политическими карикатурами и текстами он покупал охотно, руководствуясь соображениями практическими: из журналов можно выудить что-нибудь для вечернего представления. В библиотеке артиста осталось несколько переплетенных томов сатирических журналов дореволюционного и советского времени с карандашными пометками на многих страницах, с подчеркиваниями и «птичками» — заготовки для манежа.