Читать «Опасный метод» онлайн - страница 52

«Дай мне подержать кольцо», — попросила она. Он согласился. Безмятежно улыбнувшись, она бросила кольцо в море. И в тот же миг она исчезла, исчез и галеон, а город медленно погрузился в пучину.

Долгое время он неподвижно сидел на берегу, глядя в море. И в конце концов содрогнулся от рыданий: он понял, что обрек себя на вечное одиночество.

Вот и все. Примерно так.

Мне цвета не хватает, цвета. Насыщенного, ароматного, звонкого. Без него все уныло и серо. Хочу сбежать туда, где много цвета, подальше от этой серости. В южные края. Чтобы не плесневеть на каминной полке Европы. Если можно так выразиться. (Усмехается.)

Давайу едем. Я всегда мечтал увидеть море. Это ведь не может продолжаться до бесконечности? Как по-твоему? То есть… я хочу сказать… как по-твоему, мы сможем уехать?

Господи, руки окоченели.

Пора бежать.

Верлен. Из этой кафешки?

Рембо. Из Парижа, из Парижа.

Верлен. Ну, не знаю…

Рембо. Сколько можно? Этому не видно конца. Стоит ей пригрозить тебе разводом — и ты отправляешь меня домой, а как только тучи рассеиваются, выдергиваешь обратно. Пора уже… ты прости, если… (моргает, сосредоточивается) если употреблю ненавистное тебе бранное слово… принять решение.

Верлен. Ох, решение…

Рембо. Да, именно.

Верлен. Я всегда говорю: решимость и глупость — родные сестры.

Рембо. Это ты так считаешь.

Верлен. Как бы то ни было, она сейчас хворает.

Рембо. Ничего удивительного — ты, наверное, опять подпалил ей волосы.

Верлен (негодующе). Не выдумывай! Последний раз я ее поджег в мае.

(Оба хохочут.)

Это не смешно.

Хохочут.

Рембо. Это печально. (Его смех резко смолкает.) Печально. Твои приступы жестокости всегда чем-то омерзительны.

Верлен. В каком смысле?

Рембо. В них есть грязь. Ты поддаешься им в пьяном угаре. Бьешь Матильду, бьешь меня, швыряешь ребенка о стену — а потом извиняешься и лебезишь.

Верлен. Я не люблю делать людям больно.

Рембо. Вот и не делай. А если не можешь удержаться, делай это хладнокровно и не оскорбляй свою жертву сочувствием.

Молчание.

Верлен. Ты еще не знаешь о моих самых гнусных выходках — я бросался с кулаками на мать и сестер.

Рембо. Впервые слышу, что ты — не единственный сын.

Верлен. У меня были две сестры и брат — в точности как у тебя. С той лишь разницей, что мои умерли.

До моего рождения у матери было три выкидыша; женщина с надломленной психикой, она хранила все три плода в спальне, и что символично — заспиртованными. Как сейчас помню, Николя, Стефани, Луиза — на верхней полке, в огромных банках. Никогда не забуду, как увидел их впервые в жизни, еще мальчонкой. Играл я в спальне и решил спрятаться в шкафу, куда прежде носу не совал, — а там эти здоровенные банки. В потемках я сперва не разглядел, что внутри; пришлось залезть на стул. И тут передо мной предстала троица сморщенных человечков, которые уставились на меня так, будто видели насквозь.

Я понятия не имел, что это такое. Чем-то они были похожи на маринованные сливы, которые у нас подавались к мясу, и потом не одну неделю меня рвало при виде этого блюда.

Зато когда я узнал, что это моя плоть и кровь, они заняли в моей жизни совершенно особое место. По четвергам я следил, как мать протирала их от пыли, и советовался с ними по всем важным вопросам. Правда, толку от них было мало. Их физиономии хранили все то же невозмутимое, непроницаемое выражение, а с годами мне стало видеться в них какое-то обидное высокомерие, насмешливое презрение старших к младшему брату, которое меня задевало.