Читать «МОНОМАШИЧ. Мстислав Великий» онлайн - страница 90

   — Не дадим, — за всех заявил Всеволод Ольгович, — рушить волю дедову. Святославом Ярославичем сей храм начат — нам, его потомкам, и решать.

   — Я великий князь, — попробовал усовестить князей Мономах. — Слово моё — закон.

   — Сегодня князь ты, а назавтра кто другой, — возразили. — Кого ещё земля призовёт.

Владимир побледнел при этих словах. Скрытая угроза почудилась ему. Много, ох много непокорства в русских князьях. Вон Всеславово племя стоит, усмехается. И Ярославец тоже так глазами и стрижёт!

   — Покамест князь великий я, моя воля — закон, — начал Мономах. — Иль не чтите вы память о пращурах, что готовы поперёк пойти? Глеб-то ведь муромским князем был! Нешто князья муромские его не уважат?

Это был прямой вызов и упрёк Ярославу, младшему Святославичу, но тот молвил, не моргнув глазом:

   — Не пращура своего прах хороню.

   — Борис и Глеб за Русь пострадали!

   — И мы за Русь стоим!

   — Как же за Русь-то стоите, когда не желаете уступить в малом?

   — Руси-то мы уступим, но ты ли — Русь? — сузив глаза и шаря по боку, где обычно висел меч, выкрикнул Олег. — Не ты — Русь. Не я! И не они все! — отвёл он рукой князей и бояр. — Не здесь — Русь, а в сердцах наших. Сумеем сердца сохранить, сумеем и в лихую годину русскими остаться — и Русь сбережём. А ежели совесть свою проспим да прогуляем, на кой ляд мы Руси нужны. Русь — она обычаем дедовским стоит. И не нам их рушить. Как отец наш завещал, так и будет. Твой-то отец тогда с ним не спорил!

Владимир Мономах, правду сказать, онемел от речи своего давнего соперника. Слишком похожи они были, князь переяславльский и новгород-северский, чтобы ужиться вдвоём на одной земле. Слишком много в прошлом стояло между ними: и богатый Чернигов, который Мономах отнял у Святославичей при согласии и поддержке отца, и место на лествице. Изяславово племя с горем пополам удалось смирить. Кабы получилось сломать Святославичей — вот было бы хорошо! Не стало бы у Владимирова племени соперников, и стал бы он новым единовластцем, как Ярослав Мудрый.

Мономах молчал, но его сыновья — нет. Спор разгорался, становясь всё более злым. Раки с мощами святых стояли, забытые, посреди храма, а по обе стороны сгрудились князья и бояре. Только Всеславичи не спешили примкнуть к кому бы то ни было.

Но прежде чем горячие молодые князья успели договориться до непоправимого, между ними встал епископ Феоктист Черниговский. Был он, в отличие от Никифора, слаб телом, казался измождённым и в согласном хоре певчих его голос был слабее всех, но тут обрёл нежданно мощь. Как крылья, взметнулись полы епископской мантии.

   — Остановитесь, братья-князья! — От неожиданно резкого голоса примолкли все крикуны, даже Всеволод Ольгович, избравший себе в личные враги почему-то Ярополка Владимирича. — Остановитесь! Так-то вы чтите память мучеников? Братья ваши, Борис и Глеб, за то смерть приняли, что отреклись в братню распрю вступать — Борис убит был, правое дело защищая, а Глеб — от неправого укрываясь. Они Руси мира желали, чтоб братьям их полюбовно договориться можно было. Они о мире радели, а вы что? Над их останками распрю затеяли!