Читать «МОНОМАШИЧ. Мстислав Великий» онлайн - страница 79

Владимир Всеволодович прошёл к столу, присел, вглядываясь в исписанные уставным письмом листы. Он любил читать, и читал с удовольствием. Нестор, радуясь, что нашёл наконец читателя — ибо книги пишутся для того, чтобы их читали, — сам отыскал начальные листы и подкладывал их один за другим для удобства. Сухие, цветом и на ощупь ставшие схожими с пергаментом руки его слегка дрожали от волнения.

Мономах одни листы пробегал беглым взглядом, выхватывая лишь отдельные имена, другие просматривал со всем тщанием. Дела давно минувших дней не волновали его — события последних лет были ближе и потому значительнее. Слишком много всего приключилось за последние двадцать-тридцать лет. Эти-то строки он просматривал с куда большим тщанием. А потом вдруг оторвался от чтения и взглянул на Нестора.

— Сей труд я забираю с собой, — сказал Владимир. — Дабы, и тебя не отвлекая, и сам не отвлекаясь, в тиши и спокойствии прочесть. После вынесу своё суждение.

Нестор хотел было возразить, что труд его не завершён, что не принято забирать летопись из монастыря, где ей и место, но промолчал, не смея спорить с новым киевским князем. За тринадцать лет бытности летописцем Нестор успел многое узнать и понять: всякая власть от Бога и всякая власть стремится сполна оправдать сие утверждение.

Забрав летопись, Владимир Мономах воротился в Киев, где надолго погрузился в чтение. Труд Несторов был велик — с самых первых годов, ещё до Рюрика, начинал он своё повествование, перечисляя, каким обычаем жили славяне до прихода варягов из-за моря и каковыми были до воссияния над ними света христианства. Далее шли деяния первых князей — Олега, Игоря, Ольги и сына её Святослава. Много и красиво расписывал летописец Мономахова прадеда Владимира Крестителя, коего уже начали в народе величать Красным Солнышком. После было описание свары, затеянной Святополком Окаянным, — и тут впервые Владимир раздумчиво нахмурился. Ибо жития святых Бориса и Глеба, страстотерпцев за землю Русскую, были написаны так, словно это были обычные люди, а не первые русские святые. Борис водил полки своего отца и не считал войну зазорной, коли что и было в нём от праведника, так то любовь к братьям. А Глеб — про него вообще не упоминалось ничего вплоть до его смерти от рук наёмных убийц.

Дальше — больше. В конце Владимир Мономах откровенно мрачнел, читая прилежно выписанные строки. Совсем не таким виделся ему мир — не так шли дела в Киеве и Чернигове, Переяславле и Новгороде, Владимире-Волынском и Диком Поле. Вспоминалось, что Нестор был другом Святополка Изяславича и писать «Повести временных лет» начал по его наказу, то есть заранее оправдывая все его дела и принижая роль других князей. Особенно раздосадовало Мономаха то, что его-то дела остались незаметны, — везде на первом месте киевский князь, а он, самый сильный и влиятельный князь на Руси, только на втором. Словно это не по его слову поднимались полки на битву с половцами, не его слово мирило и ссорило, не он исподволь направлял и Святополка, и Святославичей, и Ростиславичей. Будто не он один заставил наконец великого князя приструнить Давыда Игоревича, и не ему кланялись половцы. Выходило, что за всем этим стоял Святополк Киевский, а Владимир Переяславльский был у него чуть ли не в подручниках! А ведь всё могло быть наоборот — ежели б он двадцать лет назад был чуть твёрже и сумел переломить боярскую силу, когда после смерти Всеволода Ярославича кияне выкрикнули в князья Святополка. Или четыре года спустя — если б захотел надавить, не слушая голоса народа, и изгнал Святополка, запятнавшего свою княжью честь ослеплением Василька Теребовльского. После той усобицы Святополк смотрел ему в рот, боялся слово сказать, не посоветовавшись с ним, истинным князем русским, а в летописи всё описано не так! Хвалят Святополка за то, что он приструнил Давыда, а осуждают лишь за его легковерие и мягкость. И про то, что к нему в гости иноземцы ездили и подолгу живали, — тоже прописано. И как он сына своего женил на самых лучших невестах, а дочерей своих с выгодой для Руси замуж отдал. И как он породнился с Комнинами, скрепив союз с Византией.