Читать «Наш Современник, 2005 № 06» онлайн - страница 79

Душою-то Пушкин с другими: с Гринёвым, с Савельичем, с капитаном Мироновым и с его дочкой Машей. И вы посмотрите: в романе, предельно правдоподобном, совсем нет — кроме разве что Швабрина, да и то с оговорками, — совсем нет отрицательных персонажей! Пушкин любит и понимает всех, кто проходит пред ним — и он принимает те истины, что несут его многочисленные герои. Это кажется невероятным, но в «Капитанской дочке», на взгляд Пушкина, п р а в ы в с е: от башкира Юлая, которому был отрезан язык, до самодержавной императрицы. Каждый герой — Пугачёв и Миронов, Савельич и ротмистр Зурин, казачий урядник Максимыч и попадья, что спасла капитанскую дочку, — каждый несёт свою истину. И хотя эти истины спорят друг с другом, и порой льётся кровь в этих яростных спорах, но всё же из них, этих спорящих истин, и составляется цельный, единый и сохраняющий напряжённое равновесие мир. Скажем так: в этом романе нет истины как отвлечённо-абстрактного, мертвенного понятия — зато есть цельная и живая, народная истина, состоящая из великого множества личностных истин, которые вкупе и образуют идею и душу народа*.

Но трагедия и возникает тогда, когда оба спорящих правы — когда прав и казак, поднимающий бунт, и прав капитан Миронов, не жалеющий жизни для подавления этого бунта. Да, бунтует народ, и он прав в своём бунте — «Весь чёрный народ был за Пугачёва», решительно утверждает Пушкин-историк, — но разве в той сцене, где старый вояка Миронов прощается со своей Василисой Егоровной на валу крепости, осаждённой бунтовщиками, — разве в этой пронзительной сцене мы видим не русских людей, столь простых и великих в своём героизме?!

Получается: истина бунта и истина долга не то чтобы дополняют друг друга — нет, они яростно спорят! — но именно схватка вот этих враждующих истин и составляет то непостижимо-глубокое и напряжённое, что называется «русская жизнь».

Трагедия — спор, столкновение, смертный бой разных истин — есть образ жизни народа, его повседневная тяжкая ноша, которую он призван нести, истекая и потом, и кровью; трагедия есть его жизнь и судьба.

А народ — это мы. Наша жизнь неизбывно трагична — и тот, кто живёт напряжённо и полно, всегда ощущает трагический гул и озноб, это вот содрогание почвы, тревожные эти зарницы беды, которые полыхают всё ближе и ближе; живой человек всегда сердцем слышит речитатив трагедийного хора — античного хора судьбы! — на фоне которого и протекает вся наша, такая короткая, жизнь…

«Капитанская дочка» — истинная трагедия. Гул античного скорбного хора слышится нам, например, в сцене казни или там, где мы видим пирующих — словно на собственной тризне — бунтовщиков. После Пушкина столь же высоким, трагическим взглядом на русскую жизнь был наделён разве что Шолохов — только этому богатырю пришлись впору пушкинские доспехи. Именно «Тихий Дон» подхватил, спустя век, тему русского бунта как незатухающей русской трагедии.

А казак Мелехов — это же, в сущности, родной брат дворянина Гринёва. И тот и другой смогли удержать в своём сердце — сразу обе непримиримо враждующих истины. Как Гринёв близок одновременно и Пугачёву, и солдатам Екатерины, так и Мелехов даже не то чтобы мечется между «красных» и «белых» — нет, он несёт в душе истины тех и других, сам являясь спасительной ж е р т в о й — то есть искупленьем и выходом из тупика неизбывной народной трагедии.