Читать «Горение» онлайн - страница 53

Юлиан Семенов

– Начильчик! Начильчик! Багаж!

Один из жандармов метнулся на иностранный голос, взял под козырек, махнул рукой носильщику («Хорошо иностранцу, он и на родине у себя иностранец»), улыбнулся Джону Ивановичу каменно и во всем облике его отметил чужестранную красную кепочку с синим помпоном: разве до словесного здесь портрета своих-то беглецов?!

Так и перебрались они на Александровский вокзал, заняли по соседству два купе и застольный разговор свой продолжили, а он пятнадцать дней тому назад начался, хороший это был разговор, умный: для ссыльнопоселенцев во многом новый, ибо ругаться нельзя (кто с «прикрытием» ругаться станет? ), а на ус мотать следует.

Шавецкий после давешней странной тирады Николаева по-новому смотрел на своего компаньона, старался теперь сделать так, чтобы Николаев еще более открылся, но тот, как хороший игрок, болтал все, что угодно, но себя не выворачивал.

– Я чище вас всех русский, – после которой уж по счету рюмочки, провожая взглядом московские пригороды, заметил Николаев, – а Москву не люблю. Она слишком уж своя. В Питере я почтение к камням чувствую, Джон Иванович научил. У них в Америке к чужим камням уважительные, оттого и своих махин no-настроили, чтоб детям дать гордую в себе уверенность. А мы лапти лаптями, все вширь норовим, тогда как этот век вверх пойдет, от земли к городу.

– Я бы так легко мужиков не сбрасывал, – не удержался Сладкопевцев, – в конечном итоге их в империи сто миллионов.

– Не в конечном, – заметил Дзержинский. – В начальном. Сиречь в нынешнем. В конечном их будет значительно меньше. Если серьезно думать об экономическом развитии, крестьянин сейчас потребен городу: промышленность станет пожирать деревню, вбирать ее в себя.

– Утопизм это, – не согласился Сладкопевцев. – Жестокий утопизм. Никогда город мужика не «вберет».

– В Северо-Американских Штатах, мой дорогой Анатоль, сельское хозяйство обнимает тридцать два процента населения, и справляются, представьте себе, весь континент кормят хлебом, а у нас к земле приковано восемьдесят процентов, и при этом крестьянство нищенствует, пухнет с голоду – наш с вами купеческий бизнес это знает без газетных прикрас, – добавил Дзержинский, – мы же купцы, нам правда потребна, мы за империю в ответе.

– Сколько мы получаем за продажу хлеба? – спросил Николаев. – Не помните, Юзеф?

– Помню. Столько, сколько Англия выручает за поставку одних лишь ткацких станков. А продает Лондон еще и пароходы, и прокат, и дизели, и оборудование для рудников. На поте сограждан золото можно скопить, на голоде – не скопишь…

– В какой-то мере Юзеф прав, – задумчиво сказал Шавецкий. – Однако сейчас нам с вами, людям дела, более выгоден мужик в его первозданном виде.

– Сейчас, – подчеркнул Николаев. – Что такое «сейчас»? «Сейчас» исчезнет, как только мужик придет к нам, на стройку железной дороги, и объединится в артель. Немедля появится агитатор, и мужик начнет требовать. А чем вы ответите, Шавецкий? К губернатору на поклон? «Дайте, ваше сиятельство, солдатиков!»

– С помощью солдатиков не удержать, – усмехнулся Дзержинский. – Когда строят на века, радость должна быть, а не понукание. На штык надежда плоха, если серьезное дело затеваешь, тут иные побудительные мотивы должны присутствовать.