Читать «Горение» онлайн - страница 41

– Не узнала, Леночка, старика, – смеялся Кузин, расплачиваясь за двоих. – Не узнала, Птаха! На реферате Плеханова небось выспрашивала о народнических терминах, а сейчас, извольте ли видеть, и не замечает!

– Ох, извините, – ответила Гуровская, пытаясь вспомнить человека, так добро приветствовавшего ее. – Право, извините… Я запамятовала ваше имя.

– Захар Павлович, Птаха, Захар Павлович.

– Да, да… Здравствуйте, Захар Павлович. Я не чаяла вас здесь увидеть.

– А где же старику веселые лица посмотреть? Где с юношеством пообщаться? То-то и оно – здесь. Что грустненькая и беленькая? Влюблена? Денег нет? Экзамены не сдала?

– Экзамены сдала…

– Понятно. А денег нет. И любовь безответна. Эх-хе-хе, Птаха, если б это самые страшные горести в вашей жизни были! Пошли побродим, дождь кончился вроде. Обожаю гулять в «Зоо»: наша людская жизнь после общения с миром зверей не кажется столь ужасной.

Часа два Кузин, прогуливая Елену Гуровскую по «Зоо», тщательно «разминал» собеседницу, приглядывался к ней, а потом, видя устремленность гордой, самостоятельной, но мятущейся женщины, сказал, усаживая ее за столик маленького кафе:

– Это все, Птаха, суета сует и всяческая суета. На моей памяти была трагедия – то да. Ваших лет девушка, имени ее называть не стану, она сейчас по всей Европе гремит, революционное движение ею гордится, в вашем положении оказалась. И было это, не соврать бы, лет десять назад. Именно десять – не ошибаюсь. Так вот, находясь в положении стесненном, с движением тесно не связанная (к ней, как к вам, относились, слишком еще молодой считали), она решила на свой страх и риск войти в охранку, с помощью охранки стать известной нам, борцам с самодержавием, а потом нам же открыться, что она служит полковнику… Нет, фамилию называть не стану, не надо этого. Словом, охранка ей и денег давала, и в нашу среду ввела, а потом с помощью замечательной женщины этой мы знали, что замышляет против нас полиция в Петербурге, да еще деньги получали, даровые деньги. Я сейчас задумываюсь: а ну, та Птаха пришла бы к нам с такой идеей? Не поверили б. Я – первый.

– А потом что? – заинтересованно спросила Гуровская. – Что дальше?

– Дальше что? Памятник ей поставят – вот что. И главное, как все умно с жандармами обставила: денег потребовала – чуть не семьдесят рублей в месяц. И те пошли, куда им деться, голубчикам; у них молодых да грамотных – раз-два и обчелся, сплошь держиморды сидят…

– Вы ж говорили – трагедия с ней была?

Кузин обернулся: официант, поймав его взгляд, ринулся к столику, обпархивая стулья.

– Кофе и пирожных, – попросил Кузин. – Какие пирожные, Птаха?

– Безе.

– Два безе, – повторил Кузин и подвинулся к Гуровской: – Какая трагедия, спрашиваете? Обычная. Люди – они везде люди. Один из товарищей стал попрекать нашу подвижницу: почему не спросила главный комитет, да отчего на свой риск пошла, да как это можно поощрять? Словом, пару дней тяжко ей было. А потом мы собрались, старики, что называется, и задали нашему ретивому товарищу вопрос: «Ты бы дал санкцию? » Он, будучи человеком честным, ответил: «Конечно, нет! » Расплакалась тут наша героиня – я ее впервые видел плачущей, – и трагедия на этом заключилась…