Читать «Горение» онлайн - страница 17

– Так, барин, мы не со злобы… Дали б по-божески хлеба – разве б рука поднялась? Дети с голоду мрут…

– От неблагодарные, – услужливо покрутил головой офицер. – А ну, скидай порты!

– Баб-то уберите, – попросил старик. – Срамно при бабах-то, барин.

– А бунтовать не срамно?! – пропел офицер и скомандовал городовым:

– Ну-ка, молодого первым!

– Пилипченко, – подсказал помещик.

– Пилипченка берите!

Схватили парня, бросили на козлы, взвизгнул шомпол, окровенил кожу, тонко закричал Пилипченко:

– Да за что ж, барин! Старик сказал:

– Детишек хошь бы увели, грех это им смотреть, ваше благородие…

Офицер длинно сплюнул – унтерство свое не удержал, – ответил, завороженно глядя, как пороли:

– А бунтовать не грех?

4

…В поезде, что следовал от маньчжурских границ к Москве, в купе первого класса сидели Шавецкий и Николаев, поначалу, казалось бы, к событиям, происходившим на Лене, отношения не имевшие. Поскольку все в этом мире связано друг с другом по законам молекулярным, сцепленным, Николаев и Шавецкий продолжали действие, начатое Дзержинским и Сладкопевцевым, имея иные отправные посылы и конечные точки прибытий, ибо были они промышленниками, причем Шавецкий – учен в Гейдельберге, сам всего достиг, не богат – знающ; Николаев – из сибирских купцов, науками себя не отягощал, любил охоту, женщин, коней и дело – это в нем гувернер заложил, Джон Иванович Скотт, американский матрос, подобранный на Дальнем Севере после кораблекрушения, да так и оставшийся при купеческом доме, который любому губернаторскому сто очков форы мог предложить, оттого что давал, а те лишь брали ото всех, кто совал: коли сам не можешь заработать, да и оклад содержания не то чтобы мал, но и не высок, – поневоле возьмешь, если конечно же речь идет о людях умных и знающих, как дать и что за это просить.

Просить надобно было подряд на железные дороги и рыбные промысла. Николаев дал, подряд они после этого получили, но ехали грустные оба, оттого что с такой непролазной тьмой столкнулись, с такой глухоманной провинцией, что только диву оставалось даваться. И по сибирскому купеческому обычаю (если грустно – надобно выпить) пили. Джон Иванович Скотт купил в буфете баранью ногу, шматок розового сала, бочонок липового меда; икру и вялености везли с собой, водку – тоже.

Николаев слушал Шавецкого сонно, прислонясь виском к стеклу окна, а тот разорялся – из разночинцев, экспансивный:

– Ходят по золоту, не хотят нагнуться! Губернатор – хряк, болван болваном, а пуглив, словно серна: всего ведь боится, право слово, всего! Россию гнет экономический кризис, помещик не знает, как управлять мужичьем, думает только о том, как на свое поместье денег получить, фабричный туп, пьян, от мастера зуботычину как собака сносит, а у нас руки в кандалах: чтоб хоть какое дело получить, хоть какой подряд – тысячу столоначальников обойди, каждому – презент, каждого неделю жди, а время-то, время летит!

– Тайм из манэй, – согласился Николаев. – Это верно. Согласен, Джон Иванович? Или спорить станешь?