Читать «Граф Никита Панин» онлайн - страница 293

Никита Иванович поник головой и ничего не отвечал наследнику. Его мучило, что до сих пор он не знал этого, и переполняло сочувствие к Павлу.

— Государь, — тихо начал он, — все это вам терзает душу, а сегодняшняя сцена разбудила снова ваше воображение… Я так думаю, что вы не видели Петра, но душа сама подсказывает вам, что делать на этом свете — жить честно и справедливо, следовать во всем великому прадеду. А ваши страхи — следствие сильных и больших разочарований. Будьте мужественны. У вас — прелестная жена, у вас — великое будущее, у вас будет все — слава, власть, деньги. Не бойтесь мрачных предчувствий. Беды проходят, радости остаются с нами…

Павел взглянул на своего воспитателя и едва ли не отца. Как ему нужны были эти сильные слова сильного мужчины, способного поддержать его в трудную минуту…

Но он ничего не сказал Никите Ивановичу. А тот думал, в каких мрачных красках рисует этот блистательный отпрыск блистательного престола свое будущее, и сердце его сжималось от любви и боли. Ему так и хотелось сказать — бедный Павел!

До самого рассвета просидели они в креслах, думая каждый о своем, изредка поправляя на Наталье Алексеевне то одеяло, то сползающую на пол епанчу, наброшенную сверху…

Катастрофа, как увиделось им утром, была столь сильна, что даже вышедшее солнце не смягчало ее последствий. Часть Петербурга полностью разрушилась. В Эрмитаже ураганом и напором воды выбило все окна и двери, по Неве плыли обломки ста сорока судов, стоявших в гавани и разбитых в мелкие щепки. У себя внизу, в Манеже, Панин увидел целое озеро.

Целую неделю еще продолжали плыть по реке обломки, деревья, вывороченные с корнями, трупы утопленников.

Одна Екатерина не хотела мириться с грустным и растерянным видом своих приближенных.

Вот как она описывала эту катастрофу в письме одному из иностранных корреспондентов:

«В десять часов вечера началось с того, что ветер с шумом распахнул окно в моей спальне. Пошел дождь, а вслед за ним с неба посыпались всевозможные предметы: черепицы, железные листы, стекла, вода, град, снег. Я спала очень глубоко. В пять меня разбудил порыв ветра, я позвонила, и мне пришли сказать, что вода уже у моих дверей и просит позволения войти. Я сказала: «А, если так, то пошлите снять часовых, которые стоят в малых дворах, чтобы они не погибли, не допуская ее до меня». Мне захотелось видеть все ближе — я ушла в Эрмитаж. Он и Нева напоминали разрушение Иерусалима. Набережная, еще не достроенная, была покрыта трехмачтовыми торговыми судами. Я сказала: «Господи! Вот ярмарка перешла на новое место. Надо будет, чтобы граф Миних, сын фельдмаршала и директор таможен, открыл таможню там, где стоял прежде театр Эрмитажа…»

Она шутила и смеялась — то ли чтобы уберечься от заразы уныния, то ли чтобы скрыть от Европы великие разрушения в Петербурге…

Как бы там ни было, она в тот же вечер устроила малый прием в Эрмитаже, чтобы забыть все горести вчерашнего дня.

Наскоро вставили стекла в малой зале Эрмитажа, убрали осколки и обломки, занесенные ветром, расставили большой стол, накрытый на двадцать персон, почистили кресла и стулья, занесенные песком и илом, разложили карты на ломберных столиках, и к приходу гостей все сияло блеском. Большая люстра горела яркими свечами, лампы, развешанные в простенках, давали гораздо больше света, чем в обычные дни, золотились чаши и кувшины на столе, сверкали хрустальные вазы и приборы, разложенные у каждого места. Как будто и не было столь необычной катастрофы, как будто не плавали еще в лужах внизу дворца рыбы, как будто и не приходилось пробираться в эту залу сквозь наваленные обломки деревьев и кучи песка и ила.