Читать «Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)» онлайн - страница 73

Переменился он за это время, постарел.

Сидит — слова не скажет, а раньше на всех митингах первый оратор был.

В рыженькой поддевке, курносенький, поднимется, бывало, на помост посреди площади, сгребет с головы заячью шапку и поклонится старикам. А потом как пойдет рубить — и против атамана говорил, и почему иногородние на казаков работают, а сами надела не имеют; и где правду искать, — от всего сердца говорил.

Грамотный был старик, умный. С учителем, с попом, бывало, срежется насчет обманов всяких — так разделает их, что им и крыть нечем.

И откуда он всего этого набрался — неизвестно. Весь век он в железнодорожной будке да на путях проторчал — путевым сторожем был.

А теперь он камнем сидел в углу. Только когда на пороге тюрьмы появлялся дежурный, старик поднимал голову и прислушивался.

Дежурный вызывал арестантов по фамилии. Одних — к атаману на допрос, других — перед атамановы окна на виселицу.

В первый же день моего ареста дежурный вызвал Кравцова и Олейникова.

— Кравцов, выходи! Олейников, выходи!

Из разных концов барака выползли двое, один в полушубке и засаленной кубанке, другой в серой шинели и в картузе. Они потоптались перед дверью, будто раздумывая, идти им или не идти, потом оглянулись на тюрьму и быстро перешагнули через порог.

— Этих повешают, — сказал Полежаев, поднимая голову.

— А за что? — спросил Васька.

— Один красноармеец пленный, — сказал он, — а другой станичник, казак, из бедняков, у красных служил.

— Чего ж они своих казаков вешают? — удивился Васька.

— Казак-то он казак, да не свой, — угрюмо ответил старик.

Больше в этот день ничего не сказал.

Мы с Васькой первые ночи спать не могли. Было душно. Над дверью мигала коптилка — фитилек в банке. Вся тюрьма шевелилась, кряхтела и чесалась.

Мы тоже чесались и ворочались с боку на бок.

Потом привыкли и стали засыпать, как только стемнеет. А днем мы с Васькой вертелись, как белки в колесе. К каждому суемся, с каждым заговариваем. Людям в тюрьме делать нечего, всякий был рад поговорить.

Аким Власов, бывший конюх и кучер станичного совета, рассказывал нам с Васькой про Тюрина, председателя станичного совета.

Аким возил летом Тюрина на тачанке, зимой — на санях с подрезами. Разъезжали они по станицам, брали у богатых хозяев контрибуцию — по сотне мешков чистосортной кубанки, по паре коней — и выдавали расписочки без штампа и печати, с одной только подписью «Тюрин».

Хозяева вертели расписочки в руках, вздыхали, а потом отворачивали полы черкесок, выуживали из глубоких карманов штанов самодельный кошель-гаманок, обмотанный ремешком, и совали в него тюринскую квитанцию.

А кони и пшеница доставались станичной бедноте — кому бесплатно, а кому за малую цену.

— Ну и председатель был, — говорил Аким морща лоб. — Башковитый! Другого такого не будет. Скажет мне, бывало: «А ну-ка, Аким, слетай на Низки, притащи ко мне Спиридона Хаустова, я с него душу выну… Контрреволюция! Хлеб запрятал!» Ну, я и махну на своих вороных. Только въеду во двор к Спиридону, а он уже на крыльце стоит, трясется и кланяется. Акима Власова все станицы знали — не хуже самого Тюрина.