Читать «Имя женщины – Ева» онлайн - страница 35

Ирина Лазаревна Муравьева

Фишбейн смотрел на него со страхом.

–  Вот копия завещания, – усмехнулся Уилби. – Письмо вы можете оставить себе. Завтра, как я уже говорил вам, состоится прощание с телом покойного на Медисон-стрит, семнадцать.

…До дома было далеко, но он не стал брать такси, пошел пешком. Прошел мимо фокусника на Бродвее, мимо сияющих витрин Пятой авеню, потом свернул на маленькую боковую улицу и остановился, прислонившись спиной к дереву. Ровная плотная синева неба с обрывками облаков низко стояла над городом, и люди, спешащие мимо него, вели себя так, словно бы все в порядке. Но он-то ведь знал, что они ошибаются! Ведь что-то случилось внутри синевы, внутри облаков, и земли, и деревьев! И дело не в том, что погиб Майкл Краузе, а в том, что вокруг постоянно взрываются какие-то грешные стыдные тайны и кто-то за них платит, платит и платит, но как ни плати, грех останется в мире, и боль не уймется, и стыд не уймется, и то, что зовется любовью, не может осилить ни боли, ни зла, ни стыда, поэтому будет все так же, как было: теплушки, и хрипы, и ругань, и слезы, и ложь, и предательство, – все будет снова! «Мы все в одной лодке», – сказал Майкл Краузе. Теперь его нет. Или, может быть, есть? А может быть, он продолжает платить?

Фишбейн чувствовал тоску, такую сильную, что ему хотелось закричать в голос и хоть на секунду смутить своим криком спокойное благополучие города, который, конечно же, прячет, скрывает свою настоящую, страшную жизнь, как приговоренные к смерти больные скрывают от близких, да и от себя, что видели черного ангела смерти, который уже промелькнул над кроватью, уже прошептал что-то в самое ухо!

4

Эвелин читала письмо Краузе и быстро багрово краснела. Прочитав, она отложила два крупно исписанных листа и вытерла руки о юбку, как будто испачкалась чем-то. Фишбейн, запустив пальцы в свои кудрявые волосы, начал сбивчиво и торопливо говорить о том, что если бы он знал раньше, как тяжело жилось этому рыжеволосому толстяку, который никогда ничего не показывал, но сейчас он вспоминает, что да, в глазах Краузе мелькало иногда какое-то странное выражение, и, если бы он хоть на неделю раньше узнал, он бы постарался помочь ему, он не допустил бы его смерти, а ты помнишь, Эвелин, какой он был всегда спокойный и добродушный, как он хорошо и открыто смеялся, а как он умен был с людьми, как приветлив… Фишбейн вдруг осекся.

–  Постой, – прошептала Эвелин. – Да не тарахти, ради бога! Какая ужасная гадость… – Она кивнула подбородком на письмо. – Мне не только не жалко его, мне так отвратительно, мне гадко… – Она задохнулась, сделала короткую паузу и вдруг повысила голос. Глаза ее потемнели. – Объясни, почему это он вдруг оставил свои скрипки именно тебе? А ты здесь при чем?