Читать «Борис Рыжий. Дивий Камень» онлайн - страница 66

До утра читали Блока. Говорили зло, жестоко. Залетал в окошко снег с неба синего как море. Тот, со шрамом, Рыжий Боря. Этот — Дозморов Олег — филолог, развратник, Дельвиг, с виду умница, бездельник. Первый — жлоб и скандалист, бабник, пьяница, зануда. Боже мой, какое чудо Блок, как мил, мой друг, как чист. Говорили, пили, ели. Стоп, да кто мы в самом деле? Может, девочек позвать? Двух прелестниц ненаглядных в чистых платьицах нарядных, двух москвичек, твою мать. Перед смертью вспомню это, как стояли два поэта у открытого окна: утро, молодость, усталость. И с рассветом просыпалась вся огромная страна.

(«До утра читали Блока…», 1997)

Дозморов сказал в эссе «Премия „Мрамор“»:

Это благодаря тебе, мальчику со свердловской окраины, блоковская музыка победила все прочие поэтические шумы и стала главной мелодией в эфире русской поэзии прошлого столетия. Это благодаря тебе она закрыла какофонический век, который когда-то открыла с железным скрежетом. Это благодаря тебе я понял и полюбил Блока — лучшего поэта XX века. Это благодаря тебе я стал поэтом, во всяком случае, надеюсь, что стал им или скоро им стану.

На почве Якова Полонского — на его кавказской лирике — Рыжий с Дозморовым выстроили игру — не в солдатики, но в офицеры царской армии, с поручиком в центре, «в духе Дениса Давыдова». Поручик сменил лейтенанта фронтовой плеяды советских поэтов. «Памяти Полонского» (1998):

Мы здорово отстали от полка. Кавказ в доспехах, словно витязь. Шурует дождь. Вокруг ни огонька. Поручик Дозморов, держитесь! Так мой денщик загнулся, говоря: где наша, э, не пропадала. Так в добрый путь! За Бога и царя. За однодума-генерала. За грозный ямб. За трепетный пеон. За утончённую цезуру. За русский флаг. Однако, что за тон? За ту коломенскую дуру. За Жомини, но всё-таки успех на всех приёмах и мазурках. За статский чин, поручик, и за всех блядей Москвы и Петербурга. За к непокою, мирному вполне, батального покоя примесь. За пакостей литературных — вне. Поручик Дозморов, держитесь!

То же самое, та же игра — с Леонтьевым или Пуриным, но уже в пространствах всей отечественной поэзии от Державина и Батюшкова до самих себя. В стихи впущена эдакая изысканность, и на пишмашинке как нарочно ломается буква «х».

Дабы не было никакой двусмысленности, Рыжий, автор альманаха «Urbi», отдельно и неполиткорректно касается темы, в ту пору дразнящей:

Разломаю сигареты, хмуро трубочку набью — как там русские поэты машут шашками в бою? Вот из града Петрограда мне приходит телеграф. Восклицаю: «О, досада!», в клочья ленту разорвав. Чтоб на месте разобраться, кто зачинщик и когда, да разжаловать засранца в рядовые навсегда, (на сукна зелёном фоне орденов жемчужный ряд), в бронированном вагоне еду в город Петроград. Только нервы пересилю, вновь хватаюсь за виски. Если б тиф! «Педерастия косит гвардии полки».

(«Разломаю сигареты…», 1998)