Читать «Мания страсти» онлайн - страница 59

Филипп Соллерс

Самые лучшие минуты для меня — это все-таки утро, очень рано, когда я приходил в свою комнату. Дора еще спала, слегка ворочалась под одеялом, обнимала меня, я одевался, стараясь не шуметь, шел через парк, выпивал чашку кофе, направлялся в цветочный магазин, покупал там одну розу, ставил ее на стол прямо перед собой. Я ничего не писал, просто час или два лежал у себя на постели, слушал музыку, все диски Клары, которые я теперь знал наизусть, каждую ноту. Час пополудни, уединенные кафе, чердак где-нибудь на набережной, приятели. Возвращение в комнату, иногда с какой-нибудь девицей. Затем, после обеда и вечерами, — снова приятели. Я смотрел на розу на моем столе, под ней всегда белый лист бумаги, красное и белое, раз в три дня я комкал бумагу и менял розу. Вот так написаны мои книги. Время от времени, врать не стану, наспех ложились какие-то строчки, это был, действительно, мой почерк, чуть искаженный из-за скорости, может быть, слов сто, редко когда больше. Позже, чтобы их прочесть, мне все чаще приходилось пользоваться лупой. «Надо же, он сказал это, то есть, я? Забавно». Листочки я складывал в ящик и больше о них не думал, продолжение сочинялось само. Вы работаете? Я сплю. Я пытался отыскать дорогу, ведущую туда, где я сплю.

Китайская мудрость гласит:

«Есть писатели, чье перо никогда не находит своего сюжета, есть те, чье перо находит его время от времени или даже всегда. Но есть писатели, очень немногие, которые еще до того, как берут свое перо, после того, как они взяли его и даже если они его и вовсе не брали, всегда находят свой сюжет».

Я бы хотел, прежде чем наступит мое время уйти, стать «писателем» такого рода. Перо, тростник, невидимый стебелек, дуновение ветра, запястье, которым водят непосредственно сердечные ритмы, сквозняк, смещение и исчезновение теней. Разумеется, речь идет о существовании в непосредственной реальности, а не о написании книги. То есть, разумеется, публиковать результаты своих опытов не запрещено. Когда в свое время я слышал разговоры — и не самые глупые — о Революции, я думал: «Именно этого они и хотят, сами того не зная, они полагают, будто обязаны сформулировать свою мысль с помощью готовых фраз, но ведь в расчет принимается лишь намерение, им бы хотелось оказаться на свободной поверхности, вот и все». Но я ошибался: большинство ненавидит свободную свободу, и в действительности мечтает о диктатуре, основанной на их собственных горьких воспоминаниях. Здесь довольно часто преуспевали именно женщины, более тонкие, более внимательные. Во фразах ниспровергающих или, напротив, уступающих, женщины дадут сто очков вперед. Когда намечается движение, они зачастую первые (причем являются издалека), когда все толпится и клубится, они еще больше преувеличивают (очевидно, из страха). Они более радикальны во всем, как в агрессивности, так и в миролюбии. У них нет переходной ступени от манерной пасторали до желания убить. Восхищенная девочка, разъяренная девушка. Хорошенькая инфанта, «вязальщица» из Конвента. Родовые муки, злобные суки. Благость, убогость. Они преуспели в детективных романах, это общеизвестный факт, трупов они не боятся.