Читать «Мания страсти» онлайн - страница 138

Здравствуй.

Дикие гуси Храм скрытого аромата.

Как дела?

Крошечное сердце бесконечные размышления.

Разумеется, Чу Та жестоко ревновали и ненавидели все банальные или неудавшиеся художники его времени. Нередко приходилось слышать, как его называли старым дураком, а злословие придворных дам в его адрес было просто чудовищным. Это вовсе не мешало более или менее просвещенным чиновникам раздобывать себе втихомолку его композиции. Да и сегодня художники, получающие государственные субсидии, вели бы себя точно так же. Что касается их долгов, лучше промолчим.

Я вновь вижу нас, себя и Франсуа, в мрачные годы, в залах музея Гиме в Париже. Мы приходили туда не как в музей, мы не собирались, подобно туристам, созерцать все эти неживые предметы. Нет, это был обмен энергией напрямую, который должен был немедленно оказать влияние на весь наш образ жизни и поведение. Благодаря этому уроку веков предстояло не больше, не меньше, как открыть Париж. Вазы, котлы, шпаги, колокола, тарелки, драконы, броши, колье, браслеты… Снаружи, на улицах, все было враждебным, кроме наших встреч и наших приключений. И мы отправлялись к этому зеленому — глубокому и прозрачному, этому синему и белому, этим надписям на кости и панцирях черепах. Черепаха выходит из реки, на ее спине буквенная вязь, но змея тут же набрасывается на нее. В залах мы были одни. Молчали. Старинные книги были раскрыты перед нами, каллиграфия была изобретена только для нас, красные печати указывали нам наше место. Все было сегодня. Но однажды должен был разразиться настоящий фейерверк, цирк всех чертей с тысячами акробатов, новые герои, Ли, Ю, Сун, Ванг, Чан, идущая в течение нескольких часов опера «Беседка в пионах». В один прекрасный день миллионы китайцев, изящных, порочных, легких, выйдут из стены. И мы отправимся туда, то есть сюда.

Это было как раз начало, обещание. Старый Париж тоже требовал справедливости, его набережные, его история, его Средние Века, его Фронда, его глубоко запрятанные Просветители. Все выйдет из забвения и станет напряженно свидетельствовать. Заговорят камни, плафоны, паркеты, кресла, диваны, гобелены, шкафы, столы. Я знал это благодаря Доре, а Франсуа — благодаря собственному гению. Он мог продекламировать наизусть десятки стихов Верлена, но именно Лотреамон и Рембо указывали путь в ночи. Известие об этом порыве ветра, об этой немыслимой эксгумации исходило от этой бронзы, здесь, прямо перед нашими жадными глазами. От этого копья, этого кинжала, этого щита, уже кому-то послуживших. Да, мы были бедны и растерянны, но решительно плевали на это, мы чувствовали в себе самих величественный восход. День великого логического обращения придет, да, придет, осторожно, тихо, на цыпочках. Мы шагали по крышам нового счастливого мира.

Свет в пустынных залах. Возвращение назад, в свинцовые, серые дни.

«Я не знал иной милости, чем сам факт рождения. Какому-нибудь беспристрастному уму этого вполне достаточно».

Ван Вэй, поэт начала восьмого века, изъясняется приблизительно так: