Вышла из поезда в сумерках —странно, все поезда из Москвы прибывали в Киевпо утрам, в крайнем случае — днем.Однако сумерки были, сумерки,осенние, сладкие, теплые, и очередь на такси,и крестьяне с корзинами, с ведрами,с яблоками, с укропом, и ворона переходилаплощадь с трамвайными рельсами,грамотно так озираясь!..За полтора рубля доехала я до клена,до подоконника нашей комнаты,прошла сквозь подъезд во двор,где было темно и душно, — огромные трубы ТЭЦ и запах жареной рыбы,свернула в подъезд направо, открыла дверь коммуналки —осторожно! — ступеньки вниз, нащупала выключатель,в желтых, сырых потемкахпо скрипучим, щелястым доскампрошла в конец коридора — белая дверь направо,крючок изнутри, снаружи — две скобки, замок висячий,не заперто, кто-нибудь дома...Вероятно, дверные петли как раз наканунебыли смазаны постным маслом —при входе ничто не скрипнуло,и двадцать четыре метра южной преднощной тьмырасступились, как волны моря.Там сидел мой слепой отец,окруженный мешками с чем-то,с чем-то мелким, и это нечтоон нанизывал друг на другаи облизывал свои пальцы,напевая «Реве та стогне».Одинаково он не видел при свете и в темноте.На щелчок выключателя — выдохнул: ты приехала! ты приехала!Шесть мешков мешали ему до меня дотянуться, дотронуться,шесть мешков английских булавок,английских булавочек мал мала меньше,их вдевают одна в другую слепцы в артели,на ощупь нанизывают, пальцы от крови облизывают,чтобы к нищенской пенсиитридцать рублей заработать, —потому что великой индустриальном державевсе простится, когда наступит светлое будущее,а наступит оно не раньше, чем все мы выплатимвеликую пенсию — всей мозговой полиции,всем извергам, всем грабителям и садистам... — Молчи! — отец затыкает мне рот ладонью.Молчи! — он шепчет.— Здесь не Москва, а Киев! —И пальцы его в малюсеньких каплях кровивокруг моих губ оставляют пять отпечатковмал мала меньше, и в беременный мои животкто-то колотит, как в колокол,воды мои раскачивая и свое одиночество,чтоб выплеснуться сюда, где пьяная вишня бродит в бутыли на подоконнике,и пахнет рекой огромнойдетства тихая улочка,и мой старик замечательныйдумает: вот приехала бедная моя девочка,счастье мое и золотко,моя благодать господня.
