Читать «Линия Брунгильды» онлайн - страница 15

Фон Рехов. Да. Я родился в Петербурге, мой отец долго служил там советником посольства. Но по характеру я типичный немец: сентиментальный, методический — одним словом, немец-перец-колбаса.

Ксана смеется.

Происхождение мое смешанное. Семья наша очень древняя. Фон Реховы, как говорится, потомки крестоносцев. Судя по окончанию фамилии, род наш славянского происхождения. Бабка же моя по матери была дочерью богатого еврейского банкира, который находился в родстве с Гейне, чем я очень горжусь. Не меньше, чем крестоносцами. (Подумав.) Нет, крестоносцами все-таки горжусь больше. Я всегда думал, что гордиться надо всем, чем можешь, но только если можешь по праву. Современным людям больше всего недостает гордости: личной, государственной, национальной, расовой. Они сами себя не уважают, но обижаются, что их не уважают другие. Вот у вас переименовали Петербург в Петроград. Вы тоже всегда говорите «Петроград», меня это в ваших устах оскорбляет — не за немцев, конечно, а за Россию. Какое неуважение к своей истории: вычеркнуть из нее два столетия! Французы не переименовали бы Парижа, англичане не переименовали бы Лондона.

Ксана. А вот я читала, что английский королевский дом переменил фамилию с немецкой на английскую.

Фон Рехов. Ну и нелепо. Я не король, но этого не сделал бы. (С улыбкой.) Мой отец производил свой род от какого-то швабского короля-миннезингера. Да и Гейне, кажется, считал себя потомком Соломона. Наш род, следовательно, начался с писателей — и писателем кончится: я последний в роде, я не женат и детей не имею.

Ксана. Так вы женитесь и родите детей.

Фон Рехов. Мне иногда кажется, что женщины на меня больше и не смотрят: мне сорок восемь лет. Я всегда был несчастлив в любви. Влюблялся, не пользовался взаимностью и познавал любовь только в самых грубых ее формах. Стыдно сказать: я почти всегда за любовь платил. Покойный брат мой говорил мне: если ты когда-либо женишься, то по привычке, уходя от жены в первое утро, оставишь на ночном столике двести марок... (Спохватившись.) Простите меня, я сам не знаю, что говорю... Вы заразили меня откровенностью. Я, разумеется, не должен был бы вам говорить это. Вы не очень сердитесь?

Ксана. Нисколько не сержусь, но очень удивлена. Вы так умны, вы красивы, вы так хорошо говорите! По-моему, вы должны были иметь огромный успех у женщин.

Фон Рехов (с горечью). Вот видите, вы говорите в прошедшем времени: должны были... Я ровно на тридцать лет старше вас.

Ксана. Мне всегда нравились только мужчины гораздо старше меня... И гораздо умнее.

Фон Рехов. Вы очень умны, и сами это знаете. Но ум у вас немного... Сказать? Вы не рассердитесь? Немного, как говорят французы, terre-à-terre.

Ксана (смеется). Как? И вы?

Фон Рехов. Почему «и вы»?

Ксана. Мне это уже говорили.

Фон Рехов. Это Иван Александрович? Это он «и вы»?

Ксана (как бы не слыша). Вероятно, вы правы... Я отлично знаю, что жизнь не может быть вечным праздником, вечной радостью. Но что же мне делать, я о других не думаю: мне хочется, страстно хочется, чтоб в моей жизни было много, очень много радости, чтобы ну не каждый день, но хоть один из двух был праздником... Это гадко?