Читать «Цемах Атлас (ешива). Том первый» онлайн - страница 48

Шмулевич вышел со склада, ссутулившись. Володя изо всех сил держал себя в руках, чтобы не схватить деверя за горло.

— Ты обрушил на нас несчастье! Я тоже делаю пожертвования, но я не сумасшедший мусарник, — прохрипел он.

Цемах смотрел на него так, будто ждал побоев.

— Ты не делаешь пожертвований. Ты ненавидишь бедняков и называешь их попрошайками. Ты бросаешь им мелочь, чтобы от тебя отстали и чтобы показать, что ты не скуп, — как это делает какой-нибудь распущенный помещик в шубе.

Наум размахивал кулаками и бушевал: его знают в Ломже, его знают в Белостоке, его знают даже в Варшаве! Он член совета общины и бывал на приемах в честь воеводы. Он даже был в составе делегации, ждавшей с хлебом и солью президента польского государства. Но чтобы так говорили с людьми, он еще в своей жизни не слыхал. Однако и старшему шурину Цемах ответил спокойно и пренебрежительно:

— Мне жаль вас. Вы в своих собственных глазах так незначительны, что везде лезете на самые почетные места, чтобы люди вас хотя бы заметили.

— Чтобы ноги твоей на складе больше не было! — скрипнул зубами Володя и вытащил из кармана пригоршню мелочи. Он не делал этого с тех пор, как Цемах вошел на склад и не смог смотреть, как приказчики бросаются на пол собирать упавшие монеты. На этот раз приказчики стояли вдалеке, напуганные, как бы и их не выгнали вместе с их двоюродным братом.

Цемах поднялся в свою квартиру и рассказал Славе, что ее братья прогнали его. Прежде чем она успела переспросить его, серьезно он говорит или шутит, вошла Володина служанка и передала, что хозяин хочет переговорить со своей сестрой. Слава поспешно пошла. Володя и Хана стояли подавленные и беспомощные, словно только что вернулись с какого-то празднества и нашли свой дом опустошенным ворами. От большого расстройства Хана придерживала рукой свою высокую волнующуюся грудь и говорила мужу:

— Деверь, кажется, совсем не так набожен, он не носит бороду и не ходит в синагогу. Настоящие набожные евреи держатся тихо и деликатно.

Володя ворчал, что этот сумасшедший мусарник разорит всю семью и к тому же сделает ломжинских обывателей их заклятыми врагами. Лицо Славы вытянулось: Володя называет ее мужа сумасшедшим мусарником, а невестка, эта деревенская еврейка, рассуждает о том, как должен вести себя деликатный человек! Слава пожала плечами и заговорила якобы удивленно, что она тоже не понимает Цемаха. Как это ему пришло в голову вступать в беседу с каким-то лавочником? Что понимают торгаши? И, закусив губу, она направилась к двери. Ее брат покраснел от злости и закричал ей вслед:

— Ты еще от него натерпишься!

Когда Слава вернулась в свою комнату, Цемах встретил ее веселым взглядом и свежим румянцем на щеках, словно он провел время за городом, в лесу или у реки. Она слабо всхлипнула:

— Так ты меня любишь?

Он даже не заметил обаяния, светившегося сквозь ее слезы, и ответил, что он, видимо, не знает, что значит любить. Наверное, любить — означает не вступаться за правду и справедливость. Слава рассердилась на него и начала кричать, что он совсем не такой добрый и не такой умный. Какой разумный человек станет ругать чужих людей, ничего дурного ему не сделавших, и тем самым наносить вред своей собственной семье? Сияющее лицо Цемаха снова стало хмурым, а его слова обжигали, как и его глаза: этот Додя Шмулевич — обжора с толстым рылом, который все время рыгает. Душонка простая, как пара юфтяных сапог. Толстяк с жирными пальцами. Однажды ночью он не сможет заснуть. Ему не хватает десяти тысяч злотых, и он не помнит, куда их дел. Наконец, он вспомнил, что мальчик из ешивы, который столуется у него раз в неделю, съел его состояние. Так зачем же ему, Цемаху, относиться с уважением к такому типу?