Читать «Открытие мира (Весь роман в одной книге)» онлайн - страница 37

— Баба придет.

— Какая баба? — вытаращил глаза Шурка.

— Не знаю какая, а придет.

— Почему?

— Примета есть такая: нож уронишь — мужик придет, вилка упала — жди бабу.

Шурка не поверил. Не могла знать ржавая, с поломанным зубом и костяным черенком вилка, кто к ним должен прийти. Но в обед действительно забежала сестрица Аннушка за солью. Тогда Шурка нарочно уронил со стола нож и до вечера терпеливо ждал: придет мужик или не придет? Мужик не пришел.

Самыми непонятными были люди. Взять хотя бы мать. Увидев тот раз в окно, что идет Аннушка, она перестала хлебать суп и раздраженно проворчала:

— Несет нелегкая! Опять чегой‑то занимать толстуха прется… Ох уж эта мне отцова родня! Глаза не глядят.

Но глаза ее глядели весело, приветливо, когда Аннушка, поздоровавшись, уселась на лавке. Мать ласково пригласила ее обедать, насыпала полную солонку, звала почаще заходить посидеть, проводила на крыльцо и битый час стояла там с Аннушкой и разговаривала.

Шурка заметил: не одна мать — все взрослые делали не то, что хотели, говорили не то, что думали.

Опухший и грустный с похмелья Саша Пупа всегда говорил:

— Да чтоб я хоть каплю… Боже мой! Озолоти меня с ног до головы — ни в каком разе! Да будь оно проклято, винище… и тот, кто его выдумал… Шабаш!

Зажав руками голову, он тоскливо охал и плевался, сидя на завалинке, маленький, тихий, добрый. Глаза его слезились — так ему было нехорошо.

— Ребятки, уважьте дурака, — жалобно просил он, — притащите ведерко постуденее. Ох, голова моя, головушка… Бо — же мой!

И Шурка с Яшкой, охотно сбегав на колодец, поливали водой лохматую, пыльную голову Саши.

— Еще… еще ковшичек… У — ух, еще, ребятушки! — молил он шепотом, сидя на корточках. А умывшись и докрасна натерев лицо заскорузлым подолом рубахи, говорил: — Полегчало… Спасибо, ребятки. Я вам сейчас меленку сделаю. С хлюгером, как в городе. Чуть ветерок — сама завертится… Боже мой, как завертится!

Он брал дощечку, упирал ее в свой круглый мягкий живот и начинал поспешно и ловко строгать Яшкиным ножом.

Меленку Саша Пупа никогда не успевал сделать, потому что в окно обязательно высовывалось злое, в багровых синяках и царапинах лицо Марьи.

— Я тебе что велела? — кричала она.

— Готово. Маша, все готово, — робко откликался Саша, пряча нож и дощечку за спину.

— А тын? Который раз говорю! Все гряды курицы изрыли!

— Жерди сгнили… новые надо, Маша.

— Наруби.

— А привезти на чем? — уныло спрашивал Саша.

— Да ты что же, пьяница, смеешься надо мной? Что, я в телегу запрягусь?.. Ну, погоди же!

Окно с треском захлопывалось.

Саша Пупа торопливо возвращал нож и дощечку.

— После меленку доделаю. Из лесу приду и доделаю. Вишь, приспичил ей тын… Иду, иду! — говорил он, завидев на крыльце Марью с ухватом. — Топор завалился куда‑то.

Бывало, замешкавшись, он не успевал вовремя уйти, и тогда Марья лупила его по чему попало ухватом или кочергой. Слабо обороняясь, Саша грустно бормотал:

— И охота тебе драться!.. Ну, хватит, Маша… Я же понимаю, боже мой!

Недели две кряду он старался по дому, таскал на себе жерди из лесу, поправлял крышу, копался в огороде, даже мыл по субботам пол в избе и ходил за Марью на речку полоскать белье. И вдруг его точно леший уводил из лесу на станцию, в казенку*. Он пропивал топор, сапоги; возвратившись, скандалил на все село, гонялся за Марьей, и она бежала на Волгу топиться.