Читать «Открытие мира» онлайн - страница 910

— Пустырь, брошенный, — поправил как‑то мягко–ласково Яшкин отец. — Скажем, позаимствовали до осени. Только и всего. Чтобы зря не пустовала земля.

— Пустырь? Уф–ф… Все равно. Поделить на клочки, это еще, дорогой мой гражданин–товарищ, не уничтожение бедности.

— А мы не делили, некогда было, сообща вспахали и засеяли, — пояснил дядя Родя, стоя над агрономом, как над ребенком, утешая его чем‑то. — Вот новый управляющий Василий Ионыч, назначенный Ксенией Евдокимовной, добавил нам сегодня, спасибо, бросовую низинку и семян в долг дал. Сеем лен по перелогу… Это как, по вашей науке? Уродится?

Турнепс швырнул ковш на клумбу, в примятые цветы, вскочил и, отдуваясь, расстегнулся.

— Лен по целине?! — вскричал он. — Надеюсь, не кудряш, долгунец?.. Я не одобряю захват, честное благородное слово, но любопытно посмотреть… Массив? А сеете, конечно, из лукошка? Почему не попросили сеялки, она же есть в усадьбе, я знаю… Уф–ф! Идемте.

Но посмотреть, как сеют лен, ему сразу не удалось. Застучали, дрогнули железные ворота, наново выкрашенные под серебро, и, со скрежетом отворяя их розовой, ситцевой спиной, пятясь, показалась голенастая, растрепанная баба, а за ней, на веревке, рыжая комолая коровья морда. Корова упиралась, не шла в ворота, и баба, дергая веревку, уговаривала скотинину ласково и сердито, а та не слушалась.

— Бараба… — задохнулся Яшка.

Шурка и того не выговорил, лишь сделал судорожное движение пересохшим вдруг горлом.

— Ребятишки, милые, — оглянувшись, позвала Катерина, — ну–ткось, хлестните ее прутом каким, глупую. Не идет на свое место, ровно позабыла, где оно…

Милые ребятишки оказались непослушными, как корова. Они не могли шелохнуться, ноги их приросли к земле. Не верилось, что они видят. Все было неожиданное и неправдоподобное, невозможное: и эти, сами собой раскрывшиеся со ржавым скрипом, усадебные ворота, обихоженные не до конца; и розовая, блеклыми цветочками, выгоревшая и прохудившаяся на плечах и спине кофта; и большая коровья, какая‑то квадратная, красная морда; и черное, худое лицо Барабанихи.

И так же, как ребята, не сразу пришел в себя дядя Родя.

— Что стряслось? — нахмурился он, подходя к воротам.

— А то и стряслось, что Фомичевы монашки не дают мне прохода, — ответила Барабаниха, управившись с коровой и воротами. Она притворила за собой фигурные, жестяного блеска половины теперь грудью, не выпуская из рук веревки. — Завидки берут: Катерина–тко Барабанова, бескоровница, кажинный полдень несет с гумна ведерко молока. Им бы, постницам окаянным, еще третью корову завести… Токо и слышу: украла, середь бела дня увела со двора… Какая я воровка? Говорила и говорю: не одну эту корову отломила–отработала Крылову. Думала, красная–тко радость и в мою избу нонче заглянула. Ан, померещилось…

Не сухая серая ольха качалась сегодня перед Шуркой и Яшкой, скрипя и свистя. И не голубые крупные живые звезды светились и спрашивали. Обгорелая, слепая, мертвая жердь торчала посередь усадебного двора. И к жерди этой была привязана на веревке рыжая комолая корова, комод комодищем. Она‑таки признала старое место и потянула за собой к скотному двору обгорелую жердь.