Читать «Открытие мира» онлайн - страница 31

— Да топись! — кричит Шурка, тяжело дыша и собираясь плакать. Пожалуйста, топись… Кто тебе мешает?

Прихрамывая, он тащится опять гумном и не обращает больше внимания на сараи.

Дома ждала Шурку радость. На ступеньках крыльца сидела бабушка Матрена и ощупью чистила картошку.

— Бабуша! — кинулся Шурка к крыльцу. — Башмаки принесла, да? А я и не видел, как ты прошла!

— Ну еще бы видеть! Ты, баловник, незнамо где носишься. Нет чтобы встретить слепую старуху… Где ты тут? — ласково ворчит бабушка, растопыривая руки.

Шурка прыгнул на колени, обнял за морщинистую шею и прижался к седой, трясучей голове. Бабушка вытерла передником руки. Теплые пальцы пробежали по Шуркиному лицу, задержались на носу, скользнули по плечам, поднялись и погладили стриженый затылок.

— В отца, должно, растешь, верста коломенская… Нос‑то разбил, что ли? Запух совсем, — тихо говорит бабушка, не выпуская Шурку.

Он видит ее тусклые, остановившиеся глаза, бородавку в складочках морщин на левой щеке, добрый кривой зуб, выглядывающий из уголка сухих, ввалившихся губ. Шурка не понимает, как может бабушка Матрена жить без глаз, главное — ходить и не заблудиться. Он пробует зажмуриться, представить себе, как ходит бабушка, — ему темно, неловко и страшно. Опять вспомнилась муха на глазу дяди Игната, и Шурка еще крепче прижимается к бабушке.

— Почему люди умирают, бабуша?

— Наказание от господа бога… за грехи.

— Ну да! Какой же дядя Игнат грешник? Все живут, а он один помер.

— Прежде его нагрешил народ… много.

— А дядя Игнат тут при чем?

Бабушка не отвечает. Подумав, Шурка говорит:

— Я не буду умирать. Я все время буду жить.

— И живи, — гладит бабушка Шуркину голову. — Ты молодой, тебе и надо жить… Вот мне пора… Чужой век заела.

— Нет, и ты живи, — милостиво разрешает Шурка. — Я тебя за руку буду водить.

— Ладно, ладно, полуношник… Нагулялся? Опять табачищем баловался? сердито спрашивает бабушка, нюхая рубашку. — Пропах дымом, бесстыдник!

— Это не табак. Мы с Яшкой теплину на Волге жгли. Ух, какой огнище был! До неба!

— Сгоришь когда‑нибудь со своим обормотом Яшкой. Пойдем в избу. Заждалась тебя мамка, ругается… Стой, картошку забыли!

Шурка ведет бабушу за руку сенями, осторожно обходит кадку с водой, ларь. И с порога еще примечает башмаки под лавкой. Свет от лампы так и играет на подметках. Они, должно быть, соковые*, износу им не будет. Спасибо дяденьке Прохору, постарался для Шурки, даже каблуки подковками подбил, как у цыган.

Шурка живо меряет башмаки — в самую пору. Надо бы побегать, полюбоваться обновкой, да времени нет. На столе лежит пеклеванник, сахар белеет в сахарнице, самовар шумит, мать на кухне селедку чистит — до башмаков ли тут!

И вот Шурка наелся до отвала пеклеванника, в оставшихся кусках украдкой весь изюм выковырял, насолился селедкой, выпил без малого пять чашек чаю с топленым молоком, дососал огрызок сахару и, пыхтя от сытости, лежит с бабушкой на печи. С полатей пахнет луком и опарой. Чуть слышно поскрипывает в темноте очеп. Это мать, засыпая на кровати, качает ногой зыбку.