Читать «Открытие мира» онлайн - страница 29
Василий Александрович Смирнов
А над всем этим чудесным миром заливаются невидимые жаворонки. Яшка Петух тотчас же начинает их передразнивать. У Шурки не выходят из головы Катька и дядя Игнат. «Ну, погоди, Растрепа, — думает Шурка, — я тебе припомню. Никакая ты мне больше не невеста, и я тебе не жених!» А дядя Игнат смотрит на Шурку карим незрячим глазом и будто жалостно просит: «Муху сгони, Шурка. Мешает мне глядеть муха…»
Холодно Шурке, вздрагивает он и ежится.
— Как думаешь, — осторожно спрашивает он приятеля, — покойники ничего не видят? И не слышат?
— Вона! Почище нас с тобой.
— Значит, и дядя Игнат… сейчас нас… видит и слышит?
Яшка перестает свистеть. Темными пятнышками проступают на его побелевших щеках веснушки.
— Да… ежели он… за нами пошел, — шепотом отвечает Яшка.
Они тихонько оглядываются и крестятся.
— Царство ему небесное! — громко, уважительно говорит Петух.
Шурка повторяет за ним:
— Царство небесное… дяденьке Игнату. — Становится полегче и не так холодно. — А мы, Яша, с тобой умирать не будем. Эге?
— Дурак! Это старые умирают. А мы — маленькие.
— А помнишь… Васютка Барабанов умер?
— Ну и что?
— Так ведь он тоже маленький был… трех годков.
Яшка остановился, подумал.
— Он не умер, — сказал Петух убежденно. — Мне мамаха сказывала Васятку ангелы на небо унесли.
— А нас… тоже могут… унести?
Яшка выразительно свистнул.
— Ты яблоки у Быкова в саду воровал? — насмешливо спросил он.
— Воровал.
— В великий пост молоко хлебал?
— Немножко…
— Ну так как же тебя могут ангелы на небо унести? Ты — грешник… И я — грешник… Я даже сметану в пост пробовал.
Шурка облегченно вздохнул.
— Это хорошо… Мне что‑то не хочется на небо. А тебе?
— И мне не хочется… Давай пеклеванник есть?
— Давай.
Друзья набивают рты пеклеванником. Идут молча, изредка еще пугливо оглядываются. Но в просторном поле одни пахари да грачи, а в небе солнце и жаворонки. Бормочет по–прежнему ручей в овраге, и тропинка бежит по жнивью, ведет ребят все дальше. Ветер усиливается, приятно холодит лицо, и за крутояром, как всегда неожиданно, сквозь зеленую дымку ольшаника рыжеет Волга, затопившая кусты и камни.
И Шурка с Яшкой, жуя пеклеванник, начинают петь без слов, сперва тихо, словно про себя, потом громче и громче, и вот уже они горланят на все поле, и жаворонки подтягивают им.
Домой Шурка возвращается поздно вечером.
От рубашки и штанов пахнет дымом костра. Саднят царапины на икрах. Пятки за день так отстукал — не ступишь. Устал Шурка. И мочи нет, как есть хочется.
Он бредет дорогой, потому что тропой одному идти боязно. В поле человека не видать, и грачи и жаворонки куда‑то подевались. Чернеет пашня, каждый бугорок на ней шевелится волком — лучше не смотреть по сторонам.
Еще пожаром пылает небо за Глебовом, розовато–светло в поле, а над Шуркиной головой уже зажглась первая звезда. Она подмигивает ему, ободряет: не робей!
Да он и не собирается робеть. В его ушах звенит Яшкин пронзительный свист, в глазах волнуется мутная вода, качает поплавки и удилища дяди Оси. Не разберешь — то ли клюет, то ли не клюет. Во рту сладко от земляных орешков. И откуда они берутся в иле, под корягами? Летом не сыщешь, а весной где ни копни — орех торчит.
