Читать «Генерал террора» онлайн - страница 8

   — Покорно благодарим.

   — И тебе?..

   — А як жа... Благодарствую!

Изготовясь за дверью, Савинков ждал, когда часовые заснут. Но они преспокойно разговаривали между собой:

   — Яка гирка конфета...

   — Та ж паны жруть.

   — Тьфу!..

Зильберберг — не медик. Ему подсунули обычный морфий... И третья, и четвёртая попытка по разным причинам сорвались. Петербургские адвокаты, даже с помощью своих симферопольских крючкотворов, не могли больше выискивать причин для оттяжки повторного суда. В Симферополе кого-то уволили, кого-то отстранили. Окружной суд дал «добро» даже на несовершеннолетнего Макарова. Взбешённый генерал Неплюев требовал немедленного суда. Начальник департамента полиции, вновь нагрянув из Петербурга, грозил всеми немыслимыми карами. Прокурор Волков, тоже очнувшись от ночного преферанса, стукнул кулаком по столу генерала Кардиналовского:

   — Суд! Немедленно! Я не хочу, чтоб меня, как паршивого пособника, разжаловали в солдаты!

Все пали духом. Даже Зильберберг на своей тайной квартире напился... Невозмутимым оставался только сам Василий Сулятицкий.

   — Ничего, ещё попытка. Но можно вывести при этом только одного человека...

Савинков не мог принять такое благо на себя.

С помощью подкупленного жандарма, по причине дня рождения у Назарова, удалось устроить общее совещание. В камере именинника, под праздничный пирог. На правах хозяина Назаров первым и заговорил:

   — Кому бежать? Конечно, тебе, Борис Викторович.

   — Нет. В таком случае — жребий!

   — Тебе. Без жребия, — потребовал и Двойников.

А мальчуган Макаров был просто в восторге. Он не мыслил иной судьбы, как умереть за революцию:

   — Вы... вы, Борис Викторович, должны, вы просто обязаны!..

   — Ну-у, к своим обязанностям я отношусь серьёзно.

Пришлось согласиться. С одной поправкой:

   — Если мой побег состоится, никто из вас не будет повешен. Слово Савинкова. Прощайте, — обнял он всех по очереди, потому что из коридора сигнализировал Сулятицкий — вероятно, начальник караула после опохмелки вышел прогуляться.

Сулятицкий снова вошёл в камеру, когда истёк уже всякий назначенный срок. В три часа ночи сменялся караул. Ага, та смена была ненадёжная. Он привёл свою.

   — Так бежим? — спросил, закуривая «на дорожку» папиросу и передавая револьвер.

   — Но что вы думаете делать, если меня узнают солдаты?

   — В солдат не стрелять.

   — Я и сам не могу стрелять в солдат. Только — в жандармских офицеров. Если караул поднимет шум, значит, обратно в камеру?

   — Нет, зачем в камеру?

   — А что же?

   — В любого офицера, даже не жандармского, стреляйте без раздумий. Я тоже не промахнусь, хоть и семинарист. Здесь одни сволочи и прохвосты... прости меня, Господи! Но в солдат — не могу позволить. Значит... стрелять, в случае провала, придётся в себя.

   — Великолепно. Пошли.

   — Из первых трёх часовых я одного отправил спать. Ненадёжный. Может шум поднять.

Проходя мимо двух оставшихся, Сулятицкий небрежно бросил:

   — Мыться идёт... Говорит, болен.

По инструкции умываться разрешалось не ранее пяти часов утра, всегда под наблюдением жандарма и так называемого «выводного» солдата. Однако полусонные часовые, подчинённые непосредственно Сулятицкому, не увидели ничего странного в том, что заключённый выходит из камеры ночью с одним разводящим.