Читать «Правильно ли мы говорим?» онлайн - страница 77

Борис Николаевич Тимофеев-Еропкин

* * *

Гораздо чаще встречается другое явление, когда фраза или слово на одном языке превращаются в новое слово другого (в данном случае — русского) языка.

Хотя об этом уже много писалось и это не входит в прямую задачу, поставленную настоящей книгой, можно вспомнить, что, например, немецкая фраза «liebe Sie» (либе зи) — «люблю вас», несомненно бытовавшая в кругах немецких ремесленников и военных людей, понаехавших в Россию при Петре I, — превратилась в русский глагол «лебезить»…

Любопытный след оставили в нашем языке и те французы, которые представляли собой жалкие остатки наполеоновской армии в конце Отечественной войны 1812 года: ведь «шаромыжник» — это видоизмененное «cher ami» (шэр ами) — «дорогой друг», — обращение голодных и оборванных французских солдат к русскому населению, а «шваль» — это «cheval» (шваль) — «лошадь», что дает представление о состоянии остатков французской конницы в самый последний период пребывания французов на русской земле.

Рассказывают, что слово «шантрапа» — тоже французского происхождения и получило свое начало от слов «chantera pas» (шантера па), что означает «не будет петь»…

Так якобы говорил какой-то знаменитый французский учитель пения, приглашенный в имение русского богатейшего вельможи-помещика, пожелавшего создать хор из крепостных мальчиков. Француз, проверяя слух и голоса будущих певчих, про всех, не годных для этого занятия, говорил по-французски: «не будет петь», после чего их уводили, как какую-то «шантрапу».

Вот отсюда и пошло слово «шантрапа», как определение сперва пустого, ненадежного человека, а потом и вовсе бродяги…

Такое объяснение, конечно, любопытно, но требует тщательной проверки.

Впрочем, это не входит в задачи настоящей книги; нам следует вернуться к нашей основной теме.

Язык и мифология

Однажды в оперном театре, где шел «Евгений Онегин», во время антракта мне случайно довелось услышать часть разговора двух девиц:

«Не понимаю: дуэль происходит зимой, а Ленский поет, что память о нем «поглотит медленное лето…» — «Чего ж тут не понимать: он знает, что Ольга — девушка легкомысленная, до лета она его еще будет помнить, а пройдет лето — и Ольга его забудет…»

И я понял, как далека таинственная подземная река забвения Лета, да и вся мифология, — от сознания этих девиц…

Наши современники вообще имеют слабое представление об античной мифологии, получая о ней отрывочные сведения в средних классах школы на уроках истории. Пойдите в воскресенье в Эрмитаж, и вы убедитесь, какое огромное количество мифологических сюжетов (а еще в большей степени — библейских, которые, в сущности, являются той же мифологией) остается непонятным для широкой публики.

Не так обстояло дело лет сто — полтораста тому назад. Вспомним, как насыщена образами классической мифологии, например, поэзия Пушкина. Вот одно его стихотворение — «Прозерпина»:

«Плещут волны Флегетона, Своды Тартара дрожат, Кони бледного Плутона Быстро к нимфам Пелиона Из Аида бога мчат…»

Вряд ли современный читатель, даже с достаточным общим образованием, поймет все строки этого стихотворения без комментария!