Читать «Мальчик с Голубиной улицы» онлайн - страница 160
Борис Самойлович Ямпольский
— Ты чей? Не буржуйский?
И мальчики отрицательно мотали головами и отвечали:
— Я столяра.
— А я модистки.
— А я прачки.
Но если мальчик отворачивался и виновато, шепотом, говорил: «буржуйский», пекарь все равно охотно давал ему тяжелый ломоть красноармейского хлеба:
— Ничего, ладно, исправишься, не горюй!
И громадный военный конь, с хрустом жующий свой клок сена, глядя на «буржуйского» мальчика, словно тоже говорил: «Ничего, не горюй, исправишься…»
И все это в солнечный, пламенеющий красными кленами день казалось началом всесветной справедливости.
Мальчики стояли вокруг высокой, с крутыми боками фурманки и, ликующие, ели отдающий бурьяном и порохом хлеб дивизионной пекарни.
А пекарь, вытерев о солому нож, наточил его тут же о камень, спрятал и спросил.
— Ну, ребятишечки-парнишечки, а трудно буквы учить?
— Легко! — загудели мальчики.
— А сколько будет дважды два? — пожелал узнать пекарь.
— Четыре! — хором отвечали мальчики.
— Молодцы, парнишечки! Не зря хлеб жуете, — одобрил пекарь.
— А вы нам еще задайте, мы ответим, — кричали мальчики.
— Сумбурное дело, — сказал пекарь и покрутил головой. — Я вот вам лучше тетрадки привезу.
— Привезите! — закричали мальчики.
— А вам какие: в клетку или в линейку?
— И в клетку и в линейку, всякие.
Где-то глухо затрезвонило, все приближаясь, и наконец загремело во дворе, появившись в образе сторожа Никитича, который выбежал без шапки и, грозно ворочая глазами, отчаянно махал медным колокольчиком, точно не о начале урока возвещая, а о пожаре.
— А у вас чему сегодня учат? — спросил пекарь.
— Чистописанию, — ответили мальчики.
— Чистописание, — ухмыльнулся пекарь. — А ей-богу, хорошее то дело, чистописание!
И от удовольствия он стеганул воздух кнутом.
Конь забеспокоился и, храпя, сдвинул с места фурманку. Стуча копытами, осторожно, словно боясь силой своей сдвинуть с места школьное здание, он поворачивался и наконец всунул морду в ворота.
— Ну, прощайте, — сказал пекарь, ударяя кнутом коня, который рванулся с места, с грохотом унося окованную железом фурманку по длинной булыжной мостовой.
— Прощайте, прощайте, до свидания! — закричали мы и побежали в пыли по улице вслед за фурманкой.
Мы бежали за военной фурманкой, и вдруг, неожиданно для самого себя, я закричал:
— Ура! В атаку!
И, уже не слыша звонка, несмотря на то что Никитич выбежал на улицу с воплем: «Урок! Урок!», мальчики, вынув свистки и рогатки, заорали:
— Ура! Даешь! Бей белых!
И со свистом и улюлюканьем, с блеском боевой славы на разгоряченных лицах выбежали на площадь Свободы.
У ревкома под желтыми каштанами и липами сидели бойцы с винтовками и прицепленными к поясу гранатами, развернув большие серые и голубые газеты того времени, в которых рядом с известиями о мировой революции и телеграммами о землетрясениях и ураганах в разных концах света была великанскими буквами напечатана русская азбука и первые слова красноармейского букваря: «Зна-ние — си-ла».
Маленькие мальчики остановились, в великом изумлении глядя на этих громадных людей, которые бились над буквами, складывая их с такими усилиями, будто это были тяжелые камни.