Читать «Век Филарета» онлайн - страница 42

Александр Иванович Яковлев

Вашего Высокоблагословения

послушный сын В. Д.

10. XII. 1802.

Решение было им принято, что бы ни писал отец.

Зиму, весну и лето 1803 года он занимался столь же старательно по всем предметам — богословию, философии, истории, читал латинских и греческих классиков, переводил отдельные псалмы Давида с еврейского на русский.

Самым простым оказалось преодоление усталости — можно было выйти в сад при больнице, пройтись по дорожкам между душистым табаком и георгинами, и тяжесть в голове спадала.

Подобно всем своим сверстникам, он переживал позывы плоти, но к тому времени настолько научился владеть собою, что терпел, не стыдясь и не мучаясь.

По временам охватывала лень. В самом деле, ну стоит ли так стараться? — уже один из лучших на курсе. Зачем читать новые книги? — их много, всех не перечитаешь; зачем мучиться над еврейскими текстами, давно переведёнными на славянский язык? Зачем переписывать выступление для диспута, судьба которого быть услышанным лишь его же товарищами, из которых немногие оценят тонкости красноречия?.. Натуры дюжинные давно бы отступили, но Дроздов с молитвою шёл дальше.

Большим горем для него стала смерть Андрея Саксина в марте от чахотки. Он видел усопших Стариков и младенцев, но теперь впервые в жизни с очевидностью понял слова покаянного канона: «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, безславна и безобразна? Что убо чаю, и на что надеюся?..» Не нужны оказались милому Андрюше ни конспекты по философии, ни голубое небо над лаврской колокольней... Так, может, они и никому не нужны?

Митрополит стал благосклонен к нему больше обыкновенного. При прогулках по саду в Вифании Дроздов шагал слева от владыки, а справа шёл Андрей Казанцев, обретший к тому времени немалую известность и авторитет в лавре (сочинённые им ода и разговор на латинском языке митрополит Платон вручил императору Александру Павловичу при посещении им Вифании). Владыка заметно постарел, ноги его слабели, но гулять он любил. На слова Василия о пренебрежении жизнью сею и необходимости помышления лишь о жизни будущей митрополит посерьёзнел.

   — В самом деле, ваше высокопреосвященство, — говорил Дроздов, — не следует ли нам желать скорейшего прохождения сей мимолётной и мгновенной жизни, аки для нас ненужной или вредной?

Митрополит присел на скамейку под раскидистой липой и оглядел своих спутников, среди которых были старшие семинаристы и молодые учителя. В китайчатом полукафтане, соломенной шляпе и туфлях на босу ногу маститый иерарх выглядел сущим философом в окружении учеников.

   — Дети мои, человек есть животолюбив. Сия истина естественна, яко от Бога влиянна. Ибо если бы человек не был животолюбив, он не радел бы о себе, он при всяком прискорбном случае лишил бы себя жизни; он подобен был бы дикому зверю, всякаго терзающему, подобен был бы отчаянному. Мог ли бы таковой о другаго пользе или о сохранении другаго жизни подумать, когда бы собственную свою презирал?

Затаив дыхание, слушали юноши мысли старца.

   — Сия к жизни сей любовь не только нужна для благоденствия человека, но и есть связь общества. Когда я люблю жизнь свою, буду беречь и другаго, ибо по собственному животолюбию рассуждаю, сколь дорога она должна быть и другому. И потому для любви к ближнему положил правилом Спаситель любовь нашу к самим себе: Возлюби ближнего твоего, яко сам себе. А сие означает, что не любящий самого себя другаго любить не может... Так, дети, я думаю.