Читать «Пункт «Люда»» онлайн - страница 8

Мать писала, что Джон отслужил и вернулся. Курсы киномехаников окончил, немного поработал, и директором кинотеатра его назначили. (А собирался в Якутию алмазы добывать или матросом в заграничное плаванье устроиться!) Дом со стеклянной верандой отстроил, на учительнице женился, телевизор купил. Мать поплакала, размазав строчки слезами, поставила Джона в пример.

Где-то далеко угрюмо прогрохотало. За моросью, за туманом, среди сопок, распадков, долин. Может быть, под землей? Или в небе? Почудилось — дрогнула земля, поиграли стекла. Сделалось тише, холоднее. А вот уже опять шелестит мхом-лишайником таежный космач, обволакивает землю своими мокрыми едкими щупальцами.

Здесь живут совы и мыши.

«Я уеду, никогда не вернусь сюда!.. Явится Константин Петрович, влезу в вертолет, в Хабаровске рассчитаюсь. И домой. Порву договор, если не отпустят. Я хочу домой. Я подниму камень, на котором написано «Мей», женюсь на Нютке. Это же от меня ребенок родился. И похож на меня — бабки еще тогда говорили. После офицера Нютка аборт сделала, чуть не умерла и больше с ним не путалась. Я ей все прощу. Платье и туфли на шпильках привезу… В деревню поедем, к матери, поработаем год-два, строиться возьмемся. Теперь в колхозах можно жить, особенно если механизатором. Я выучусь. У меня способности к технике имеются, еще в газеты писать буду. Мать-то как обрадуется! Ребятишки!.. И никаких там у нас туманов, мороси, медвежьих сопок. Дождь — так дождь, солнце — так на всю землю. А зеленя в полях, березки по-над речками, церквухи, как прилепленные к буграм свечки… Дышать буду, дышать… Мотоцикл куплю…»

Яркий свет высветлил стену над кроватью, протянув раскосые лучи от окна. Евсюков приподнял голову, сощурился — в голове потемнело, и в следующую минуту понял: где-то над сопками сквозь туман пробилось солнце. Он не удивился, что лежит, но долго думал: когда, в котором часу он опять лег? От печки не веяло теплом, пахнущим сажей, кастрюля с супом, тарелки на столе тошно проквасили воздух. В щель между косяком и дверью сочилась морось, под мешком расползлась лужица, и кажется, кто-то входил, топтался у порога.

«Надо встать, пойти… Куда?.. Встать, пойти…»

Встал, пошел. На дворе, на метеоплощадке, над ближними лиственницами клубился туман, будто его подогрели снизу и он превращался теперь в облачный пар. Лучи подсвечивали белую пену, желтили, розоватили, и, падая в ущелья, в пропасти меж черными камнями обрывов, где-то там, глубоко внизу, вызванивали волнами моря.

Евсюков тряхнул головой, подставил ее солнцу. Беглое тепло коснулось лица, согрело глазницы, как бы наполнив их теплой водой. Но туман под черепом остался — тот прежний, глухой, с моросью. Евсюков больно потер пальцами виски, чуть стукнул кулаком по лбу. Туман, просветлев, тут же сомкнулся в глубине глаз.

«Я пойду… Это просто так… От плохой погоды…»

Он стоял на первой ступеньке Людиной лестницы, смотрел вниз. Гудела, билась о камни речка. За ней, на другой стороне склона, шевелился в елях лишайник — сквозь хлопья живого пара, — отогревался таежный космач. Справа, на твердом уступе, то четко виднелась, то затуманивалась могила Люды: цинковая пирамидка, звезда — капля крови. И кажется, пляшет, вьется над холмиком призрачная, как прохладный парок, душа Люды. А вот и сама Люда… Она вся в белом, легком, только волосы чуть темнеют… И глаза большие, впадинами. Жаль, не видно, какого они цвета. Говорили, что она маленькая, — она высокая, руки тонкие, опущены вдоль платья… Шея тонкая… Вроде она улыбается… И вся колеблется, словно отражение в неспокойной воде.