Читать «Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести» онлайн - страница 145

По дороге проносились машины, но никто из шоферов не думал остановиться. День все не разгуливался, земля была мокрая, осклизлая, поле уже кончилось, по обеим сторонам шел кустарник, который так и тянулся до самого села.

Дерябин сердито сопел, вышагивая впереди. А Шаров заговорил:

— Помнишь, на совещании ты ругал газетчиков, у которых будто бы нет общего взгляда на жизнь, одни частности. И ты показал на стену, там было пятно. Я-то хорошо помню. Ты показал на пятно, вот, мол, вблизи каким большим оно кажется, а отойдешь подальше — картина меняется. И тогда Клава Копылева крикнула тебе: «Товарищ Дерябин, ты отойди еще дальше — совсем ничего не увидишь!»

— Копылева называла меня на «вы».

— Неважно. Важно то, что ты отходил, не замечал, как меняется жизнь, не поспевал за нею, пожалуй, и не хотел поспевать. Ты подминал людей, не считался с их мнением, и лез вверх. Многим казалось, что в тебе клокочет буйная, неуемная сила, что ты способнее других. Со временем, с возрастом, энергия твоя поубавилась, отношение к тебе стало другое, более трезвое.

Шарова нельзя назвать ни злым врагом, ни близким другом, но это был человек, с которым Аркадий Николаевич был связан долгим знакомством. В общении с Шаровым он лучше узнавал себя: тот всегда говорил напрямую, не щадя самолюбия; Аркадий Николаевич взрывался и, как ни странно, совестился. Еще сопляками были, решили под задор, кто дольше проплывет под водой. Как хотелось тогда Аркашке быть первым. Не вышло! Чуть не плача от злости, объявил вдруг: «А я камушек до неба доброшу». Посмеялись, не поверили. Он выбрал голыш, рассчитал так, что камень упадет за липой с густой кроной, никто его не заметит. А камень ударился в ствол и нахально соскользнул на вытоптанную траву под деревом. С тех пор по случаю и без случая стали называть Аркашку бахвалом. А первым так назвал его Сашка Шаров.

Аркадий Николаевич всегда был уверен в себе, и потому, что бы ни задумал, все у него получалось. Но, когда сталкивался с Шаровым, радостное возбуждение, удовлетворение сделанным, проходило. Как злой демон был он для него, без которого не обойтись и который мешает, будоражит совесть.

— Ты должен был изучать настроение людей и делать выводы, — продолжал Шаров, шлепая по грязной обочине дороги сзади Дерябина. — А что делал ты? Продолжал навязывать им свое драгоценное понимание, свое настроение, свои желания, не спрашивая, как они к этому относятся. Ты занимался всем: культурой, архитектурой — всем, всем, выказывал себя знатоком всего, забыв только об одной простой истине, что твоя обязанность сводилась к воспитанию людей, поддержке их веры в лучшее будущее. Помнишь Марьино? План-то, конечно, закон для каждого колхозника, выполнять его надо безоговорочно. Только зачем же решать, какое поле надо засеять в пятницу, какое в субботу? Специалистов превращал в бородатых дошкольников. И те молчали, уважая не тебя, а твою должность.