Читать «Небеса ликуют» онлайн - страница 210

На миг мне стало плохо. Ничего себе, пошутил!

— Это и есть твое «важное дело»?

— Да…

Анна-Станислава кивнула, задумалась.

— Это… Это непростое дело. Я перечитала привилей. Там сказано, что тебе… то есть главе рода подсудны не только посполитые, но и мещане, если преступление совершено не в пределах города, где действует Магдебургское право.

— Погоди! — взмолился я, но кнежна мотнула головой.

— Слушай! Шляхтичи, само собой, судятся своим судом на сеймиках. Но каждый шляхтич имеет право также обратиться к твоему суду, и ты не можешь ему отказать. Особенно это касается родичей. В этом случае твой суд выше сеймового…

…У гуарани тоже было что-то подобное. Приговор можно было обжаловать у великого духа Тупи. Те, кому грозило путешествие в пасть каймана, так и поступали.

— И кого надо судить? — вздохнул я, чувствуя, как клыкастая маска Тупи начинает прирастать к лицу.

— Одну… Одну нашу родственницу. Она не выполнила волю отца и бежала из дому. Ты, наверно, знаешь, что до совершеннолетия отцовская власть над дочерью нерушима…

— …Не знаю! — отпарировал я.

— Теперь знаешь! Так вот, ей было некуда бежать, и я разрешила ей укрыться в Ейшишках. Ее отец требует выдачи, он человек влиятельный. Теперь все зависит от тебя.

Опять Ейшишки! Наверное, там — сплошные сосны. И шишки, шишки, шишки…

— И в чем виновна эта панна? Отказалась выйти замуж?

— Ты почти угадал. Отказалась. — Анна-Станислава с интересом покосилась на меня. — Но не замуж. В монастырь. Что?! Повеяло чем-то очень знакомым.

— Бедной Ядвиге не повезло. Два года назад ее увели в плен татары…

Не может быть!!!

— Она бежала, какие-то иноземцы ей помогли, один испанец привез ее в Гомель…

…Смеяться? Плакать? Маленькая королева не захотела надевать черный клобук. Эх, шевалье, угораздило тебя умереть именно сейчас!..

— Ты не слушаешь, дядя! Так вот, ее отец, каштелян гомельский, требует, чтобы Ядвигу отослали назад. Он — суровый человек…

Суровый? Насколько я помню пана каштеляна, это еще мягко сказано. Даже не поднял дочь, когда она упала перед ним на колени.

— Она просит твоего суда, дядя…

Я задумался. Великий дух Тупи суров — зато несправедлив.

— Значит, мои родичи — в моей власти? В полной власти?

— Да…

В ее голосе теперь звучал страх. Я неторопливо поднялся, оправил черкеску.

— И мое слово неотменимо?

— Дядя Адам!

Анна-Станислава вскочила, бросилась ко мне, и я с трудом успел поднять ее, не дав упасть на колени.

— Дядя, прошу тебя, пожалей ее! Пожалей! Я знаю — ты ксендз, ты езовит, вы никого не прощаете… Но — пожалей! Я покачал головой.

— Мне понадобится кнут. Нет, два кнута. И соли — побольше. И еще «кобыла», знаешь, такая деревянная, с ремнями… Она побледнела, закусила губу, но я был тверд.

— И свеча — большая, в локоть, чтобы время засечь.

— Но Ядвига!..

— А при чем здесь панна Ружинска? — поразился я. — Все это — для каштеляна гомельского!

…Моя племянница никогда не смотрела действо об Илочечонке!

Одна девица стелила постель. Вторая топталась рядом, время от времени поглядывая на меня. Пухлые губы многообещающе улыбались.

— И цо пан кнеж ще пожелают? Кажется, мне ко всему еще полагался гарем. Девицы переглянулись, та, что с пухлыми губами, медленно провела ладонью по высокой груди.