Читать «Записки репортера» онлайн - страница 255

Игорь Николаевич Свинаренко

Ну, откровения функционера меня не удивили – чего еще от них ждать?.. Но я был поражен, когда те же доводы повторяли и некоторые старые знакомые, в узком кругу, за столом. Начнешь, бывало, пересказывать содержание статей в нашей прессе – и вдруг тебя вежливо, но решительно обрывают: не трожь социализм, не позволим! Выражение лица при этом, я заметил, героическое, с пафосом…

Что будет с социализмом в ГДР? Он там не такой, как у нас. О его преимуществах и достоинствах я уже говорил: человек там, так сказать, сыт, пьян и нос у него в табаке. А минусы? О них тоже много слышал. Радикалы и вовсе утверждают, что благополучием – относительным – граждане ГДР обязаны вовсе не социализму, а тайной помощи доброй Западной Германии. Они утверждают, что ФРГ дает ГДР немалые кредиты на выгодных условиях, шлет дефицитный качественный товар за неконвертируемую валюту, проталкивает товары из ГДР на рынки ЕЭС, берет на себя часть бремени пенсионных выплат, принимая пенсионеров с Востока на постоянное жительство (им давали и раньше выездную визу запросто), попутно помогая решать жилищный вопрос, и, кстати, снимает напряжение на потребительском рынке ГДР за счет посылок туда от богатых западных родственников, которых у кого только нет; пенсионеры, нелегально подрабатывая на Западе, привозят в страну валюту. А ну-ка, спрашивали меня, если эти подпорки выбить из-под социализма, что будет, а? Да устоит ли он? Вопрос из теоретической плоскости, кажется, выводится в практику. Посмотрим! Я отвечал только, что в проблемах социализма не силен, потому что, как нам объяснили, мы при нем никогда не жили, а жили мы – за Берлинской стеной. Окна того зала в Потсдамском дворце Цецилиенхоф, где Сталин (иногда кажется, что все решения, которые при нем принимались, подлежат отмене…) от нашего имени участвовал в определении судьбы Германии, выходят в роскошный парк. Если идти прямо от этих окон, уткнешься в проволочную сетку. За ней – зловещая колючая проволока, видны контакты, которыми к ней подключен высоковольтный кабель. Дальше – Берлинская стена. Между рядами заграждения прохаживаются парами парни в мундирах, у каждого за плечом «калашников». Увы, колючая проволока на немецкой земле представляет такой небогатый выбор ассоциаций… Так было еще совсем недавно. Стена пробуждала в людях далеко не самые лучшие чувства.

Среди споров я специально спрашивал – да в стене ли дело? Как она может влиять на жизнь простых людей?

Может! Если граница открыта, правительство вынуждено взять на себя ответственность за то, чтобы его народ жил не хуже заграничного. При закрытой же границе руководители могут снять с себя эту тяжкую обязанность – заботиться о народе: а куда он денется… С этим трудно спорить сегодня, когда исход немцев на Запад остановился. Вопреки всем прогнозам.

С функционером республиканского масштаба, о котором уже была речь, я встретился перед отлетом, и он решил меня «обрадовать»:

– Насколько я могу судить по последним номерам ваших газет, а я их очень внимательно читаю (дело было в конце августа 1989 года), ваше руководство возвращается к старому мудрому стилю, поздравляю!

Я похолодел, потому что почти поверил – все-таки за месяц оторвался от нашей жизни.

Но, как выяснилось, получилось немножко наоборот. Я вспоминаю своего высокопоставленного берлинского знакомого сегодня и задаюсь вопросом: небось он перестроился уже, как многие наши застойные кадры, которые выросли в годы застоя, вот бы сегодня с ним поговорить, чего бы он сказал? Наверное, хвалил бы политику партии, не иначе – как обычно…

В заключение пару слов о встрече с Эгоном Кренцем.

Случилась она десять лет назад. Дело было в столовой Лейпцигского университета. Приятель, немецкий студент, ткнул меня локтем в бок:

– Смотри, вот официальный преемник нашего Эриха идет! Это Кренц, первый секретарь ССНМ – он, оказывается, у нас тут обедал!

Я с удивлением проводил глазами высокую фигуру молодежного лидера, который имеет странность обедать в студенческой столовой… Самое интересное здесь не демократичность высокопоставленного аппаратчика и не аналогия с ходом карьер наших бывших комсомольских секретарей, не сравнение авторитетов двух молодежных союзов (опять не в нашу пользу!), которое отсюда неизбежно вытекает. Я о другом – о странной, может быть, гипотезе. Старый мудрый Эрих (это не фамильярность, так его называли даже в официальных песнях) знал, что делает. «И я бы мог!..» – думал, возможно, он. Но не мог. Потому что не забывал о том, что происходило в том же Берлине в 1953-м. Запад называл это тогда восстанием рабочих, а мы – сейчас – как? Не знаю. И про то, как стена строилась в 1961-м под запах пороха, – тоже помнил. Не мог не задумываться он – и крепко задумываться – над событиями 56-го в Венгрии и 68-го в Чехословакии и о том, как Москва на них отреагировала. Кто назовет Хонеккера малоопытным политиком? Он и фашистов видел, и со Сталиным в Кремле встречался, всех последующих советских лидеров не понаслышке знал. Кто назовет его беспомощным политиком? Столько лет у власти продержался! А первое место по уровню жизни в соцстранах – это ли ничего не значит? Напрашивается аналогия с нашим Хрущевым, который гордился демократичностью своего ухода (но может ли это сегодня, теперь, после Хонеккера, считаться политическим рекордом социалистического лидера?.. (Все-таки оставил страну не процветающей, правда ведь?)

Осмелюсь предположить: будучи очень трезвым политиком, Хонеккер не ставил перед собой невозможных задач. Он знал мощь советских танков. И потому ждал. Кому-то покажется оправданным ожидание до 1985 года, ну а дальше-то? Те, кому этот вопрос пришел в голову, пусть спросят себя, многое ли из сегодняшней политической жизни им удалось в том 1985-м предугадать и верили ли они, что перестройка зайдет так далеко и что она будет всерьез.

Прошло четыре с половиной года, мир понял, что мы верим в свою затею и готовы за нее драться.

И только тогда мудрый старый Эрих решил, что имеет моральное право уйти наконец на покой и снять с себя тяжелейшую ответственность. И он отдал штурвал Эгону, которого долго к этому готовил. Кренц, конечно, уже ушел – но к реформам повернул он, это факт.

Впрочем, повторяю, это всего лишь моя личная версия.