Читать «Последние дни Российской империи. Том 2» онлайн - страница 228
Петр Николаевич Краснов
Семёнов считал тела.
— Сколько насчитали? — усталым голосом спросил Саблин.
— Лошадей тридцать четыре, улан пока шестнадцать, — отвечал Семёнов.
Саблин перепрыгнул канавы и выехал за деревню. В четырёхстах шагах за нею толпились спешенные уланы, в резервной колонне стояло два собравшихся эскадрона и два уходили врассыпную к лесу.
Полковник Карпинский увидал Саблина и галопом поскакал к нему. Его лицо сияло.
— Ваше превосходительство, — доложил он, салютуя обнажённой шашкой, — N-ские уланы счастливы поднести вашему превосходительству четыре тяжёлые пушки, с шестнадцатью лошадьми и сорок пленных германцев, взятых в конной атаке. Атаку, как изволили видеть, я вёл лично, — значительно добавил он.
— Потери полка? — устало спросил Саблин.
— Пустячок! Восемнадцать убитых и девять раненых. Лошадей пятьдесят одна… Кабы не канавы, совсем потерь бы не было. Из окон домов бил по нас — сказал Карпинский довольным голосом.
— Поздравляю вас, полковник. Разведка выслана?
— Пошла, ваше превосходительство.
— Трубите сбор!
Но Государь ли виновен в этом? Разве не вынудили его обстоятельства. Необходимость спасти Францию, ослабить во что бы то ни стало атаки германцев на Верден, побудили предпринять этот прорыв во имя спасения союзника и значит всем руководила какая-то чужая сила обстоятельств, рок, судьба...
То есть — Господь!
Но — да будет воля Твоя! И воля Господня свершилась. И результат этой воли ряд подвигов, ряд смертей и ряд тяжких душевных и телесных страданий. Человек — это песчинка, гонимая бурей, которая не знает куда упадёт.
Пусть, сверкая хищными зубами из-под нависших усов, рассказывает гусарский подпрапорщик о том, как он четырнадцать зарубил, и пусть ужасаются одни, видя в нём страшного убийцу и восхищаются другие, называя его героем — он был не больше, как молния, поражающая человека в степи, или паровоз наехавший на упавшего под рельсы. И подвиг его и вина его сомнительны.
Пусть носит горделиво беленький крест полковник Карпинский и кричит всюду и везде о своей лихой конной атаке — ничего бы он не сделал, если бы не дано было ему это свыше.
И Карпов, и я, и Лоссовский, и Государь — нет у нас ни подвига, ни страдании и мук, нет и вины, потому что воля наша несвободна и неисповедимы пути Божии.
Саблин, то продолжал писать письмо, напишет два слова, задумается, чуть не час сидит, устремив взгляд на пламя свечи, потом встанет и долго ходит по полу барака, сделанному из тонких сосновых стволов. Зарождалась в нём мука ужасная, колебалась вера в Христа, в подлинность и точность того учения, в которое он так уверовал всего полтора года тому назад.
Он останавливался у низкого, в уровень с землёй окна и говорил сам себе:
— Ну, хорошо: — вера, надежда и любовь. И любовь — это главное. Веру я понимаю, я верую, что всё, что происходит, идёт от Господа, надежда?— так, — я надеюсь на то, что воля Господня помилует меня и всё будет сделано к лучшему. Но, только что значит — к лучшему? Чтобы быть сытым, возиться с женщинами, наслаждаться хорошим климатом, не знать денежных забот, чувствовать своё тело холёным и сильным. Надеяться, что Бог продлит земную жизнь, или надеяться на воскресение мёртвых и будущую жизнь? Тупик! Тупик! — как мышь в ловушке мечусь я по клетке и всюду нахожу прутья решётки.