Читать «В темноте» онлайн - страница 87

Даниэль Пайснер

Именно папа придумал способ хранить продукты. Он сделал полочку, куда мы клали съестное. Какое-то время все было нормально, но потом крысы обнаружили, что там хранится хлеб, и стали взбираться на полку по каменным стенам. Тогда папа разложил по краям полки острые куски битого стекла. Он надеялся, что они станут для крыс минным полем. Чтобы устроить это заграждение, он разыскал в канализационных тоннелях несколько бутылок. Эта уловка действовала, пока крысы не научились хвататься вытянутыми лапками за края полок, проползать под ними вверх ногами, находить в стене углубления, используя которые, можно было бы подняться выше полки, а потом спрыгивать на нее, минуя осколки. Какие же это умные, целеустремленные существа! Однажды мы с папой и братом изумленно наблюдали, две крысы придумали, как стащить куриное яйцо: одна улеглась на спину и положила яйцо себе на живот, а другая потащила партнершу за хвост по полу!

Тогда папа придумал новую систему хранения картошки, заменителя кофе и сахара. Мы загружали продукты в жестяные банки, клали их в ямки, а сверху накрывали досками, которые служили нам лавочками. Мы пробовали хранить так же и хлеб, но крысы каким-то образом умудрялись воровать его и из этих контейнеров. Мы всегда старались первым делом доесть старый и черствый хлеб, чтобы оставался у нас тот, что посвежее. Залеживаясь, хлеб покрывался плесенью. Кроме того, мы хотели, чтобы у нас имелся запас хлеба на тот случай, если у Сохи с Вроблевским какое-то время не будет возможности приносить продукты. Тем не менее чаще всего хлеб кончался быстро, потому что нам надо было съесть его прежде, чем до него доберутся крысы. Спасти хлеб не удавалось, пока папа не смастерил что-то вроде хлебницы, которая подвешивалась под потолком. Больше всех это приспособление порадовало нас с Павлом, потому что мы обожали следить за попытками крыс добраться до хлебницы. Это было наше любимое развлечение.

В основном наши дни проходили так: проснувшись утром, мы раскладывали доски, на которых спали, так, чтобы получились скамейки. Мы всегда делали это очень быстро, словно нужно было срочно бежать по каким-то делам. Мы были решительно настроены оставаться людьми и вести нормальную жизнь даже в подземелье. Якоб Берестыцкий, единственный религиозный еврей в нашей компании, проводил эти минуты в утренней молитве. Оказалось, что у него с собой есть тфилин. И талит тоже. Я не знала ни смысла, ни значения этих предметов, потому что никогда до сих пор их еще не видела. В синагогу меня водили всего несколько раз, еще до русской оккупации, и я тогда была слишком мала, чтобы запоминать, во что одеты мужчины. Я так понимаю, филактерии были у Берестыцкого при себе еще в ночь ликвидации гетто, когда мы спустились в канализацию. Каждый день он обматывал руку кожаным ремешком, возлагал на лоб маленькую коробочку и читал молитвы. Это было важно для него, но это было важно и для нас всех, ведь мы оказались в подземелье и из-за этого тоже, из-за того, что были евреями. Он молился и днем, и иногда к нему присоединялись другие взрослые. Тогда Дворец казался мне очень просторным, но на самом деле это была совсем маленькая комнатка, и все остальные замолкали, чтобы не мешать Берестыцкому, и, таким образом, становились участниками священнодействия.