Читать «Данайцы» онлайн - страница 48

Андрей Аратович Хуснутдинов

Полковник уперся руками в дно раковины. Из крана с треском хлестала вода. Я сидел, сжав кулаки. Полковник вдруг опустился передо мной на корточки, и я увидел, как, спекшийся изломанной линией, дрожит его разбитый рот. Поочередно он ткнул пальцем в раковину и в сторону задымленного зала:

– А ты знаешь, что я и спасаю тебя от ареста, идиот?

– Ну, да, – усмехнулся я.

Полковник не успел ничего сказать – в комнатку влетел Ксанф, подхватил меня под руку и повел через задымленный зал. Я почему-то решил, что сейчас увижу Юлию, но подумал и то, что не могу явиться перед ней вот так, ничем не ответив полковнику.

– Погоди, – сказал я Ксанфу и вернулся в комнатку.

Полковник стоял лицом к стене и давил в нее ладонями.

– Да и зачем, зачем вам все это – вы знаете?! – стал кричать я ему с порога. – Спасатель! Что она наговорила вам? Что она тот клад, ради которого стоит жить в яме?! Да она просто пользуется вами, как отмычкой! И вы уже так верите ей, что спасаете – меня! Меня, которого ненавидите, как мало кого! А знаете, что будет после спасения? А та простая вещь, что вас выбросят, как самую настоящую отмычку! И поэтому добрый совет вам: спасайтесь сами. Или занимайте мое место в экипаже. В ином качестве ее вы и не можете интересовать! Так-то!..

Кричал я все это, будучи уверен в том, что за моей спиной стоит Ксанф, что он не только слышит меня, но и сочувствует мне.

Ничуть не бывало – за моей спиной не оказалось вообще никого, а поразительней всего явилось то, что задымленный зал, хотя и по-прежнему задымленный, был пуст. В это страшное мгновенье, струсив, я почему-то подумал о чертях, являющихся горьким пьяницам. То есть впервые в жизни представил чертей как о нечто близкое, готовое сию минуту открыться мне. Изготовившись к немыслимому озарению, к ужасу, к сказочному сундучку, который в этот раз обязательно откроется мне, я слишком поздно понял, куда меня несет. Я даже не сразу увидел, что прошел задымленный зал и стою, привалившись плечом к дверному косяку.

Мертвая женская нога в белом чулке и лакированной белой туфельке – вот что свешивалось через откинутый задний борт караульной машины. Вот чего я испугался настолько, что в ту же секунду сумел внушить себе, будто бы грузовик пуст.

События нескольких последующих минут – или часов? – слипаются в моем сознании душным комом, я зачастую путаюсь, когда начинаю вспоминать, какое из них предшествовало другому. Посреди же этого кома, как пузырек в хрустале, запекся роскошный гроб полированного дуба. На одной из боковин гроба я помню вмятины с оцарапанными краями и пятна мазута, но все эти «ссадины» (так я их называю про себя) с лихвой окупаются богатой отделкой из инкрустированного мельхиора, ажурными ножками и золоченой накладкой замочной скважины. Гроб открыт и стоит на грязном металлическом столе среди огромного, уходящего в темноту помещения с низким потолком. Крышка, которую я поначалу принимаю за трюмо, стоит тут же, прислоненная к стене. Человек с красным лицом, склонившись над гробом, что-то перебирает в нем лоснящимися руками. На человеке медицинские халат и шапочка. Из-под халата просвечивает мундир. Когда, переводя дыхание, человек поднимает руку, чтобы отереть пот со лба, я замечаю в его обрезиненной и окровавленной руке скальпель.