Читать «Река Гераклита» онлайн - страница 29
Юрий Маркович Нагибин
— Тебя я, вольный сын эфира!.. — ударило по ушам.
С ума, что ли, сошел селивановский шурин? Ведь ему ясно было сказано, чтобы утихомирил транзистор. И почему металлическая коробочка, висящая у него на шее, замкнулась на арии Демона? Я оглянулся — за мной никого не было. Голос звучал из лунки, из черной глубины, где старой даче, сказочному замку моих детских лет, было даровано повторить чудо Атлантиды — жизнь под водой. Не раздумывая, я нырнул туда, пронизал, дивно умалившись, узенький ледяной шурф, захлебнулся и очнулся посреди былого…
— И будешь ты царицей ми-и-ра!.. — гремит, грохочет, разносится по дачному саду и летит дальше, уже за оградой, над кочарником и сухими рыжими можжевеловыми кусточками, над заросшим прудишкой и Лугом в колокольцах и ромашках, за Учу, на другой, приземистый, берег, насупившийся глухим еловым бором.
— Подруга верная моя-а-а!.. — как бы поглощаясь самим собой, замирает глубокий, «бочковой», бас дяди Миши, направляющегося с полотенцем через плечо на купание.
И от звука этого голоса чудесно молодеет, преображается изношенное, усталое, в лиловых склеротических подпалинах, непрестанно дергающееся лицо пожилой жены дяди Миши. Она вынимает из дрожащих губ заслюнявленную папироску и обметывает лоб, грудь и плечи частыми крестиками.
— Слава те, господи, — светел, духом светел, слава те, господи!..
Дядя Миша — фигура легендарная, его полагается любить, жалеть и бояться. Бренная оболочка дяди Миши: необъятное, разбухшее туловище, увенчанное громадной, гривасто-сальной головой — склеп, где покоится погубленный талант. В дяде Мише погиб великий певец, захлебнулся водкой. Поэтому дядя Миша не стал вторым Шаляпиным, а лишь певчим на клиросе, а затем, и вовсе обезгласев, театральным статистом. Сейчас дядя Миша — просто приживал. Но будучи родственником хозяйки, он приживал — вельможный, властительный, заставляющий трепетать все население дачи. Впрочем, он довольно благодушен, особенно по воскресеньям, когда наезжают гости и на даче много пьют. Тут дядя Миша — душа-человек — становится нарасхват: он поет романсы, рассказывает поповские и театральные анекдоты, полную рюмку забирает со стола прямо пещерой рта, целует женщинам руки в локтевой сгиб, доводя до валерьяновых капель свою бедную жену. Считается, что она любит его до безумия, да так оно и есть. Для нее дядя Миша навсегда остался высоким, стройным консерваторским учеником с бархатным голосом: она не видит ни его косого брюха, ни серой пергаментной кожи, ни седых, с прожелтью, сальных волос, ни мясистого, губкой, носа, ни тусклых, угасших глаз, — он — юноша, красавец, певец.
Порой дядя Миша становится «темен». К тому времени он уже не может больше пить, не выдерживает больное сердце, обожженный желудок, загнанная печень. Он пытается вливать в себя водку, но тут же извергает ее назад вместе в желчью. Измученный, он оставляет попытки опохмелиться, но мучительные пустые спазмы еще долго сотрясают его обмякшее тело, исторгая глухие стоны из груди.