Читать «Истины Нового Завета» онлайн - страница 7

Глава 2. Разбор отдельных Евангельских мест

Притча о двух блудных сыновьях (Лк. 15, 11–32)

Эта притча, наверное, самая известная из всех притч Спасителя и послужила ярким прообразом для несметного количества произведений художников, музыкантов, писателей и поэтов. Однако хотелось бы отметить и богословское значение притчи о заблудшем сыне.

В центре повествования этой притчи находится образ милостивого отца, который терпеливо ожидает возвращения блудного сына и радуется этому возвращению. Эта притча показывает нам возникновение и рост покаянного чувства в сердце грешника.

Надо сказать, что благодаря своему высокому литературному достоинству и проникновенному изображению Божественной милости, превосходящей все ожидания, притча наиболее знакома и любима среди всех притч Иисуса. Однако, что касается ее названия, а следовательно, и содержания, по-прежнему существует некоторая неразбериха. Традиционное ее название – «Притча о блудном сыне». Начало же притчи дает нам все основания называть ее притчей о человеке, имевшем двух сыновей. («Еще сказал: у некоторого человека было два сына» (Лк. 15, 11)). Некоторые библеисты предлагают называть ее «Притчей о блудных сыновьях» или «Евангелием в Евангелии», по обилию в ней милосердных истин. Мы больше склоняемся к названию притчи «притча о двух блудных сыновьях», так как отец теряет одного сына в дальней стране, другого же – за баррикадами самодовольства. Старший сын ухитрился, не покидая, отчего дома, стать таким же далеким от своего отца, каким был его брат, питаясь со свиньями. Оба брата предстают перед нами эгоистичными, несмотря на все различие их путей. Эгоизм младшего был связан с безрассудной любовью к жизни. Он требовал свою часть наследства, потому что хотел наслаждаться разнообразными наслаждениями и удовольствиями, которые предлагает мир, не предвидя, что праздная независимость приведет к нищете и постыдному рабскому состоянию. Согласно ветхозаветному законодательству, старшему сыну предназначалось две трети наследства отца (после его смерти), а младший сын мог рассчитывать на одну треть. В случае если раздел происходил раньше смерти отца, доля младшего сына сокращалась на одну десятую часть. В последнем случае сыновья становились собственниками имущества, но право распоряжаться им сохранялось за отцом. При разделе, который мы видим в притче, младшему сыну предлагается контроль над его частью имущества, соответственно отец уже не мог удерживать часть дохода для своего содержания, а сын не мог претендовать на какую-либо дополнительную часть после смерти отца.

Эгоизм старшего брата был менее очевидным. Он не хотел ничего, ничего не требовал и ничем не обладал. Он посвятил себя служению отцу, не прекословил отцовским приказам и думал, без сомнения, что он – образец бескорыстия; он был центром своих мыслей, так что не был способен к тому, чтобы сорадоваться или соскорбеть своему отцу. По отношению к своему брату (которого он даже не считает братом: ср. Лк. 15, 30: «Это сын твой») он не только не милосерд, но и не справедлив. Он предпочитает верить, что его брат присовокупил к расточительству еще и распутство: «А когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами…» (Лк. 15, 13). Для такого вывода старший брат не имел никаких оснований.